Местные же уносили своих покойников – по шесть мужиков, подставив плечо. И покойники плыли в своих красных лодочках, свысока, над заборами прощаясь с нами, жителями пригорода. Как красноярцы, иронично, с чёрным юморком намекая на свой почтенный возраст и серьёзные заболевания, поговаривают: «На Бадалык пора», так и мои земляки на вопрос о самочувствии отмахивались: «Скоро по Горной пронесут». И их несли.
Тетя Нина Захарова сгорела от водки в конце восьмидесятых. Их с Дмитрием дети, две дочки, давно выросли и разъехались, кто куда.
Рядом с ними, перед мостком, жила супружеская пара. Жилистый невысокий дед Иван и его баба Дуся. Именно её перепалки с тетей Ниной были наиболее слышны окрест. Дело в том, что баба Дуся не могла при появлении тёти Нины быстро скрыться за оградой. Огромное, рыхлое, беспомощное после инсульта тело, на котором метрономно качалась головка в неизменном – белом в горошек – платке, уносилось и приносилось на скамейку подле забора мужем, безумно её любившим. Кроме Дуси, Иван не воспринимал никого. И нас, детей, в ограду и в дом не пускал. Дуся же, загодя прихватив конфет и пряников, нас, шатавшихся по Горной без дела соплюх, привечала, зазывала и угощала. Но мы, похватав вкусности, норовили сразу же убежать. Поскольку её трясущаяся голова была неприятной. Но более всего боялись хмурого, исподлобья взгляда деда Ивана. За всё время я только дважды услышал, как он, кратко выстраивая в предложения слова, разговаривает.
Слева от нас, через мосток, в крохотном, но добротно построенном домишке соседствовала молодая вежливая Зинаида. С искусственным глазом. Зелёным, в отличие от природного голубого. Её взгляд был настолько странным, что, несмотря на приветливый голосок, мы боялись её пуще деда Ивана. Считали ведьмой из мультика. Глаз же Зина потеряла при соприкосновении с пряжкой мужниного ремня; между отсидками этот вихрастый красавец с утерянным в моей памяти именем обожал супругу ревновать и лупцевал по-зоновски: ремнём со свинцом в пряжке.
Находясь на перекрёстке, наш дом другим забором соседствовал только с мелкоогородистым участком другого деда Вани. Их так и различали: один – дед Иван, другой – дед Ваня. Забор у деда Вани был из простого штакетника, с большими зазорами, словно показывал, что скрывать хозяину нечего. Но огромный, прочный кирпичный дом рассказывал, что есть! Дядя Ваня постоянно стоял спиной к крыльцу, облокотившись о калитку, покуривал «Беломор» и каждому проходящему глубоко кланялся головой, снимая пенсионерскую фетровою кепчонку. Затем я неоднократно наблюдал такой поклон-приветствие. В зонах.
