Ему кажется, что гребаный подъем займет не меньше. Вершина увенчана статуей Христа в полный рост. Христос держит на спине крест — по виду ничуть не легче гранитной плиты. И вправду, кто Шафто такой, чтобы роптать?
Глория говорит:
— А теперь неси меня вниз, чтобы хорошенько запомнилось.
— По-твоему, у меня одно на уме, и я не запомню историю, если в ней нет симпатичной девушки?
— Да, — говорит Глория и смеется ему в лицо.
Он несет ее вниз, затем — пока еще чего-нибудь не удумала — на улицу, в экипаж.
Бобби Шафто не из тех, кто теряет голову в бою, однако остаток вечера проходит для него в лихорадочном сне. Из тумана выплывают лишь несколько впечатлений. Вот они выскакивают из экипажа у отеля на набережной. Все ребята таращатся на Глорию. Шафто грозно обводит их взглядом. Медленный танец с Глорией в бальном зале; ее бедра, одетые в шелк, постепенно оказываются между его ногами, она все сильнее приникает к нему всем телом. Они гуляют по набережной, под руку, в лунном свете. Видят, что идет отлив. Переглядываются. Он на руках несет ее с набережной на каменистый пляж.
К тому времени как Глория ему отдается, он уже почти без сознания, в каком-то фантастическом страстном сне. Они соединяются без колебаний, без тени сомнения, без всяких обременительных мыслей. Их тела сливаются спонтанно, как две капли воды на оконном стекле. Если Шафто и думает в этот миг, то лишь о том, что сейчас — вершина его жизни. Детство в Окономовоке, школьный бал, охота на оленей в Верхнем Мичигане, тренировочный лагерь на Пэррис-Айленд, кутежи и перестрелки в Китае, стычка с сержантом Фриком — древко пред острием копья.
Где-то гудят сирены. Сознание возвращается. Неужто он простоял всю ночь, прижимая Глорию к гранитной стене, в кольце ее ног? Не может быть. Прилив еще не начался.
— Что это? — Она отпускает его шею, гладит ему грудь.
Все еще поддерживая в ладонях, как в гамаке, ее теплый безупречный задик, Шафто отступает от стены, поворачивается и смотрит в небо. Там зажигаются прожекторы. И это не голливудская премьера.
— Война, детка, — говорит он.
В холле гостиницы «Манила» можно играть в футбол. Пахнет прошлогодними духами, редкими тропическими орхидеями и клопомором. Перед входом торчит металлодетектор, поскольку в отеле на пару дней остановился премьер-министр Зимбабве. В разных концах холла кучкуются рослые негры в дорогих костюмах. На глубоких мягких диванах дожидаются условленного сигнала японские туристы в бермудах, сандалиях и белых носках. Богатые маленькие филиппинцы потрясают цилиндрическими коробками картофельных чипсов, как племенные вожди — церемониальными булавами. Респектабельный старый портье обходит с пульверизатором линию обороны, разбрызгивая по плинтусу средство от насекомых. Входит Рэндалл Лоуренс Уотерхауз в сиреневой футболке, украшенной логотипом их с Ави рухнувшей хайтековской компании (одной из), свободных синих джинсах и разлапых, некогда белых кроссовках.
