Но отождествляла ли себя с ними сама Мавет? Нептаров в империи, мягко говоря, не любили. А если проще — ненавидели. Их называли «народом, злокозненным по самой своей сути», «ненавистниками империи», «прирожденными мятежниками». И, крутясь в порту среди тех, кто ехал заселять Восточную провинцию, Бран и Мавет вдоволь наслушались этих разговоров. Отставники (далеко не все они, кстати сказать, были ветеранами Нептарской войны) охотно делились байками о злобных нептарах, с которыми совершенно невозможно иметь дело, потому что все они — поголовные предатели, и стоит тебе зазеваться, любой из них, от младенца в люльке до дряхлого старца, норовит перерезать тебе горло. Южане тоже охотно бранили нептаров. Впрочем, столь же охотно они бранили имперцев — когда те не слышали, — почитая их за сплошных тупиц, а нептары, по их мнению, были глупы в том, что поперли на имперцев с оружием, вместо того чтобы их обмануть.
Если бы Бран был здесь один, его бы подобные разговоры совсем не волновали. Он в «наиболее страшных и злобных врагов империи» перестал верить в самый день Наамы. В одном он был согласен с южанами. Подобно тому, как имперцы считали провинциалов дикарями, те в ответ единодушно признавали их тупость. Имперцы почему-то верили, что, завоевывая окрестные страны, оказывают им величайшее благодеяние, и, вырезая, порабощая, насилуя, грабя, искренне удивлялись, не всгречая благодарности, и еще более искренне бывали оскорблены, когда им оказывали сопротивление. Один из главных принципов государства, часто повторяемый в эдикгах, гласил: «Империя равно принадлежит всем — и победителям, и побежденным» — да кто же поверит в такую глупость, кроме прирожденного имперца? Бран не понимал. У него на родине после двухсот лет порабощения империю терпели — но только терпели. Так за что же было любить империю рожденными свободными нептарам?
Ему было все ясно. И если бы он был один… Но он — вместе с Мавет. А Мавет — нептарка. И ему следовало бы защитить честь ее соплеменников. Более того, он хотел это сделать! Но его потрясло полное равнодушие Мавет к этим разговорам. А ее никто не стеснялся — женщина, к тому же южанка, в расчет не принимается. И это была не сдержанность. Настоящее равнодушие. В то время как у Брана рука тянулась к мечу при бреднях о нептарах. А если бы так говорили об его соплеменниках? Как она могла? Да, она не скрывала от Брана, как презирает все связанное с империей. И даже считала, что это для него очевидно. Но было ли это презрение прирожденным свойством нептаров? Или только нокэмов? Или — в данном случае — единоличным душевным строем человека, уже пережившего собственную смерть и смотрящего на мир как бы с той стороны?
