Собственно, зачем я рассказываю о том, что было раньше?
Дело в том, что «раньше» есть у всех, и от него очень сильно зависит то, что есть сейчас — а «потом» будет вообще не у всех, а даже если будет, то зачастую такое, что лучше б не было. Просто граждане стараются об этом не думать, и, надо сказать, на протяжении веков весьма в данном деле преуспели, некоторые так и вообще перестали думать.
Но я-то нет.
Я постоянно думаю о куче самых разных вещей, которые часто между собой вообще не связаны, у меня множество вопросов, на которые я постоянно ищу ответы. Ну, и думаю о том, что делать, — сколько себя помню, я постоянно думаю о выживании, придумываю новые способы, корректирую планы — в общем, я собираюсь нормально прожить свою жизнь, не то что мать. Ей-то в конце концов встретился Бурковский, который упорядочил ее жизнь, — она нуждалась в ком-то, кто станет ею руководить и контролировать ее. Но я-то не такая, мне никто не нужен, чтобы рулить моей жизнью. Мне такой гражданин, как Бурковский, в жизни вообще ни к чему, слишком он любит командовать.
А я терпеть не могу, когда мною принимаются командовать.
Так что у нас с Бурковским в результате всех попыток общения получилась коса на камень, пока до него начало доходить, что меня лучше оставить в покое и позволить жить так, как я считаю нужным. Будь я его родной дочерью, он бы, конечно, воспринял данное обстоятельство болезненно, да только я просто довесок, прицеп к его распрекрасной и такой несчастной, ужасно пострадавшей жене. А потому он дал мне определенную свободу действий, в душе надеясь, наверное, что я, предоставленная сама себе, быстро сторчусь от наркоты и воткну. Да только я не дура, наркота для меня табу, как и любые другие дурманящие вещества — вдруг они действуют на меня так же, как действовали на папашу? Мне совсем не улыбается умереть во цвете лет в луже собственной крови, мочи и блевотины. Да и не во цвете тоже.
Но тьма, в которой я живу, так и остается тьмой.
Я понимаю, что я вам не нравлюсь, так ведь я не сто долларов, чтобы всем нравиться. Нет, если мне будет надо, я стану такой милашкой, что все растают от моей улыбки, но на самом-то деле я по-настоящему не улыбаюсь. И я не знаю никого, кто делает это по-настоящему, — кроме Маринки, уж кто-кто, а она улыбалась миру искренне. Просто по малолетству не понимала, какое это поганое местечко.
Только Маринки больше нет.
И теперь я в странном доме, в компании абсолютно случайного чувака, с ножом, спрятанным за поясом, сижу на чужой кухне, думая о том, что чувак этот, возможно, самый настоящий призрак. Или я умерла и попала в другой мир, или… Вариантов множество, и большинство из них мне не нравится, но еще меньше мне нравится ночевать на улице или в гараже, слушая, как за дверями серолицые обдолбанные зомби пытаются открыть дверь, чтобы наброситься на меня кучей. Добыть меня у них стало неким спортом и точкой психологического залипания, в связи с этим в данном случае даже такой дом пока меньшее из зол, хотя может статься, я переменю свое мнение на этот счет еще к ночи.
