Тут я поняла, что отвлеклась и успела прослушать несколько фраз князя, но переспросить не осмелилась, равно как и сказать, что молнии никогда не попадали в замок. Я любила слушать самых-самых старых слуг, потому что они знали много сказок и былей о прежних временах, и все в один голос твердили — вокруг молнии бить могут сколько угодно, но вот чтобы в башню или во двор ударило — такого не бывало. Однажды, правда, обвал случился, когда неподалеку громыхнуло и северную стену немного привалило, ну так заодно ее и починили: не пришлось далеко за камнем ездить, сам пришел… Когда я спросила отца, почему так, он ответил — молниям золото не слишком по вкусу, зачем им наш замок? Тебя, мол, тоже кашу не заставишь есть, если на виду пирог с дичью лежит!
— Боюсь, мы никогда уже не узнаем, что именно произошло и каким чудом один из слуг твоего отца сумел вывезти тебя из горящего замка, — говорил тем временем князь. Речь его лилась легко и свободно, словно он отвечал хорошо подготовленный урок. — К несчастью, этот храбрец скончался от полученных ран, не успев ничего рассказать.
Я хотела было спросить, зачем слуге понадобилось везти меня именно сюда, если гораздо ближе к нашему дому располагались владения старого друга моего отца, но промолчала. Может быть, те неизвестные разбойники перекрыли дороги и слуга просто побоялся ехать в ту сторону? А горных тропинок он или не знал, или опять же не рискнул отправляться по ним, будучи раненым и со мною на руках? Да и не по всем из них лошадь пройдет, там и не каждый человек проберется…
— А кто это был, господин? — не удержалась я. — Как его звали?
— Я не знаю, дитя, — тяжело вздохнул он. — Было не до расспросов. Пока мне доложили… Бедняга впал в забытье и только бредил, твердил о нападении и пожаре, да еще повторял твое имя. Он лишь на краткий миг пришел в себя перед кончиной и смог услышать, что ты в безопасности. По меньшей мере, он умер с улыбкой на устах, зная, что исполнил свой долг.
— А как он выглядел?
— Хм… обыкновенно, — развел руками князь. — Мужчина в летах, но не старый… вот и все, что я помню.
— Простите, господин, — повинилась я, — конечно, вам было не до того, чтобы его разглядывать.
Под такое описание подходил кто угодно. Мало ли у нас было мужчин в годах! Наверно, это Ривон, подумала я: он был выносливее многих молодых парней, а еще любил меня, как родную дочь. Он рассказывал мне диковинные истории, учил ездить верхом на мохнатой горной лошадке, кусавшейся не хуже собаки, и метать камни из пращи. А когда отправлялся в объезд, привозил какие-нибудь диковины — обычный вроде бы камушек, который, если его повернуть к свету, сверкал синим и золотым, как крылья бабочек, любивших сырые места и всяческое гнилье. Или перо неизвестной птицы: оставалось только гадать, ворон его обронил, орел или кто-то еще?
