— Значит, в сентябре война кончится?
— С чего ты взял?
— Кто же осенью воюет? Дожди начнутся…
— Что ты понимаешь в войне!
— Достаточно, чтоб знать — хуже войны нет ничего.
— Если бы я не убедился в твоей храбрости, я бы удивился.
— Это потому, что ты едешь на коне, а я иду пешком. Из седла, знаешь ли, все выглядит по-другому.
— Тогда надо и тебе сесть на коня!
— Где это ты видел, чтоб странники разъезжали верхом?
— И что это за занятие для благородного человека — шпионство?
— Еще в Библии сказано, что Иисус Навин посылал лазутчиков в Иерихон, выходит, это занятие древнее, а, следовательно, благородное.
— Ты слишком долго якшался с орденом и, похоже, славно выучился поповскому языку!
«Если б он рассердился и сам прогнал бы меня, — подумал Странник, — все сразу разрешилось бы. А ведь я этого не хочу. Странно». Он знал, что вывести Вельфа из себя бывает легче легкого. Но тут он как раз не рассердился. Очевидно, иное занимало его мысли.
— Учись молчать, умник! — сказал он. — И покажи лучше еще раз, как ты собираешься идти.
Странника так и тянуло ответить дерзостью, но он сдержался. Они вновь нагнулись над картой.
— Вот здесь… а отсюда — севернее. А уж если в расчетах ошибся ты, и мне придется бегать за ним по всему Черному лесу, твоя победа может увязнуть в тамошних болотах.
Вельф, оторвавшись от карты, взглянул на него. Ему было трудно сердиться именно на Странника. Рассердишься на одного — а он уже другой. Даже с виду. По всем приметам должен быть пугало — пугалом, а иной раз глянешь на него — ангел небесный, хоть в церкви его ставь.
— А не ошибся, когда назад тебя ждать?
— Это уж как король пожелает. Не будем загадывать наперед.
— Договорились. Припасы на дорогу, и что тебе еще там понадобится, выдаст Ив из кладовой.
— Да. Пожалуй, понадобится. Я прикину.
— Коня возьмешь?
— Нет. Там скалы. Ноги поломает.
— Дело твое.
Странник сгреб со стола свои письма, спрятал.
— Я могу идти? Или есть еще что-нибудь?
Никаких дел у Вельфа к нему больше не было, и все же он не спешил сказать: «Иди». Не слыша приказа, Странник встал, повернулся к Вельфу, весь внимание. В этот миг у него был вид, который Вельф определял как «ангел небесный». Он был уже не здесь, неизвестность словно коснулась его своим крылом и до странности преобразила его сухое лицо. Вельф думал о его неверной судьбе, и ему хотелось сказать Страннику на прощание что-нибудь доброе, от сердца, что облегчило бы ему дорогу… Однако говорить он таких слов не умел. Или пообещать ему что? Ведь он же ничего не хочет. И отпустить его вот так?
