Плюшевые звери
Когда стемнело, Ефросинья неожиданно обнаружила в своем доме другую жизнь, но не удивилась, а села неподвижно. Тени входили и выходили, когда им захочется.
Ей захотелось не быть одной. Она посмотрела на шкаф — он запереваливался на месте, на стол — он чуть пригнулся, прося, чтоб его погладили. Не то. Она стала копаться в шкафу, не без труда вытащила с дальней полки старую взлохмаченную шубу и внимательно посмотрела на нее. Шуба были искусственная, но натурально сшита, она виновато заморгала пуговицами, оперлась на рукава, немножко повозилась и стала крупным меховым зверем с маленькими ушами и широко расставленными пластмассовыми глазками. Ефросинья одобрительно улыбнулась одним уголком рта. Зверь был хорош, велик и странен. Она приделала ему толстый хвостик из хлястика, назвала Большой и осталась довольна. Зверь стал уметь занимать собою углы, доставать до потолка, смотреть из темноты и вообще создавать страшноватый уют. Она забралась ему на живот и стала сочинять меховую живность помельче. Старые дырявые носки и варежки зашевелились от внимания и стали подобиями хомяков и мышей — но с такими же, как у Большого, далеко расставленными глазками.
Новая живность начала осваивать дом, лазить по чердаку и полкам, греметь банками с крупой и тихонько переговариваться голосами разной высоты. Напоследок она сделала себе домашнюю сову из синтетической вязаной шали, сова стала жить у нее на левом плече.
«Итак, мои хорошие, — хлопнула она в ладоши, — давайте будем ужинать!» Живность обступила ее со всех сторон, очень глядя глазами. «Что же они едят? — задумалась Ефросинья. — Пусть едят заблудившихся путников!» — придумала она, обрадовалась и выглянула в окно. Дом сегодня стоял на курьих ножках посреди темного леса. Плюшевые страшилки повысовывались в окна со всех сторон. По дорожке уже шел путник.
Это был Савватий, и искал он Бабу Йогу. Все быстро спрятались обратно.
Баба Йога
«Там водятся дикие деревья, никогда не слышавшие человеческого голоса. Они смотрят злыми деревянными глазами. Там живет страшная Баба Йога. Нет у нее ни возраста, ни совести, потому что она давно себя пережила, ни имени, потому что выбросила. Даже если кто позовет, она и не дрогнет, ей ее имя — как пустой звук. На вид молодая, а глаза у нее древние, всё видели, ничего не расскажут. Много она знает и много может. Умеет и летать, и не летать, из ничего делать что-то и из чего-то — ничего. Спроси у нее, может, чем и поможет», — повторял он про себя совет смутно знакомого скомороха с медведем, которого встретил на большой ярмарке. Он по-прежнему хотел быть самым сильным — так, чтобы все вокруг задрожали. Савватий покинул своего учителя, который больше хотел лечить, чем калечить, и отчаянно думал, куда податься дальше. «Не все умеют бояться байбаку, а я могу. Меня в садике научили», — думал он, не зная, что его мысли громко пахнут и гремят на весь лес.
