Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной | страница 56
Сама принадлежность к танцу дает ничем не заменимое ощущение счастья. Это и телесное наслаждение, и соприкосновение с чем-то совсем нетелесным. Танец — нематериальная вещь. Это игра человеческим вниманием при помощи фигур умолчания — положений тела в пространстве. Тело — самый удивительный на свете инструмент, единственное наше настоящее владение.
Тело — сосуд духа, и дух просвечивает через его материальные формы. Иначе — не покажется ли вам странным восторг одних от того, что они смотрят, как двигаются другие?
Не смешно ли было бы наслаждаться зрелищем того, как другой, скажем, ест? Понятно, спорт — там хоть азарт, победа и поражение. В танце выигравших нет, хотя проигравшие порой попадаются. Это те, кто по каким-то причинам лишился возможности танцевать. Танец — радость сам по себе. Разговор с Богом внутри и с собой в Боге, на глазах у зрителя или нет.
Впрочем, дрыгоножество и рукомашество может не выйти за пределы формы и тогда просто останется таковым. Может быть, в этом и интрига: преодолеет гравитацию конкретный сгусток протоплазмы или останется куском мяса? Но тем, кто вкусил невесомости, уже все равно, поставит ли пятерку учитель, зритель, критик.
Быть танцором трудно и прекрасно. Это гораздо лучше, чем быть зрителем…»
В сумерках она пришла домой, полная впечатлениями от театра, и открыла настежь окно. Уронила шторой со стола чашку, вышло вдребезги, прищурилась и увидела знакомые очертания костей. Те почти не светились. Чуть перенастроив глаза, увидела каналы и точки как светящиеся места на карте тела. Тогда она закрыла глаза и стала смотреть на свое тело изнутри. Оно было запутанным, как лабиринт, и состояло из многого.
Настала большая темнота, Аврора стала двигать конечностями, глядя через мышцы на свои красивые кости. Не удавалось вдохнуть всё сразу. Она взлетела и затанцевала на небольшой высоте, разгоняя юбками удивленных ночных насекомых. Танец растворялся в воздухе, давление реальности сломало стену. По винтовым лестницам ходили строго влево и вправо, это называлось маньеризмом. Балетный станок вытачивал все новых танцоров и танцорок, они складывались в разные стороны. Время остановилось, потом начало светлеть не завтрашним утром, а вчерашним вечером. Разбитая чашка собралась из осколков и зависла на полпути от стола к полу. Подушки пахли не тем, чем кошки в раю. Тарелка вращалась как пластинка и нежно скреблась. Она танцевала слова и мысли, пока не кончились минуты, поставила ногой точку в конце, чашка снова упала и разбилась. Вчерашний день закончился, снова настала ночь. Она уложила тело на кровать, а душу отпустила немного побегать на свежем воздухе.
