— Небось даже плакать не может, — прошептала Аглая.
— Как в могиле, — кивнул Дудкин.
Зазвонил телефон.
— Лешк, подойди, — сказал Антон, не спуская глаз с композитора.
Я взял трубку. В ней послышался женский голос:
— Это квартира Дудкиных?
— Да.
— Гога Люкин у вас?
— У нас, — машинально ответил я.
— Скажите, чтобы он немедленно шел домой! — раздраженно заговорила женщина. — Я его по всему дому ищу. Скажите, что, если он через минуту не вернется, я сама за ним приду и ему уши надеру.
Когда я передал ребятам этот разговор, Дудкин чуть не заплакал от злости.
— У тебя в голове мозги или что? Не мог сказать, что его у нас нет!
— Недоразвитый какой-то! — прошипела Аглая.
Сеня поднялся с дивана. Он сделался вдруг каким-то очень спокойным.
— Так, значит… Где у вас руки вымыть? — спросил он и, не дожидаясь ответа, сам направился в ванную.
Там он стал перед умывальником, а мы — за его спиной.
— Сень… Как же теперь? — спросила Аглая.
— Что — как? — буркнул тот и открыл кран.
— Как же с Гошей-то?
— К родителям его отведете, и все. Тут без взрослых не обойдешься.
Несколько минут мы оторопело молчали.
— Сеня, а ты? — спросил наконец Дудкин.
— Мне в кино пора. Меня Боря ждет.
И снова наступило молчание. Руководитель скреб ладони под струей, а Дудкин и Аглая смотрели на его короткую шею, на толстые уши. И шея и уши были сейчас красные.
Потом Сеня быстро вытер руки полотенцем, потом он бочком, отвернувшись к стене, выбрался в переднюю… Там, стоя лицом к вешалке, он принялся надевать плащ. Он делал вид, будто совсем не торопится, но долго не мог попасть рукой в рукав.
— Значит… пока! — буркнул он, шмыгнул к двери, мгновенно открыл ее и затарахтел подметками по лестнице.
Только тут Аглая перестала молчать. Она выскочила на площадку.
— Трус паршивый! — крикнула она плачущим голосом и затопала правой ногой. — Трус паршивый! Трус паршивый! Трус паршивый!
Дудкин молча втащил ее за локоть в переднюю.
— Хватит тебе! — сказал он сердито. — Давай жребий тянуть.
— Какой еще жребий? — всхлипнула Аглая.
— Ну кто его домой поведет… Уж лучше пусть кто-нибудь один страдает, чем сразу все.
Но Аглая замотала головой и закричала, что не надо никакого жребия, что она скорей умрет, чем одна поведет Гошу к родителям.
Решили вести его все вместе.
Наше счастье, что дождь усилился и во дворе никого не было, когда мы вели Гошу к подъезду. Собственно, вели его Аглая с Дудкиным, а я шел сзади. В своем зеленом дождевике до пят композитор семенил мелкими-мелкими шажками. От этого казалось, что он не идет, а будто плывет, совсем как танцовщица из ансамбля «Березка». Капюшон был натянут ему на голову, вместо лица белела гипсовая блямба. Гоша поддерживал ее ладонями, чтобы она не тянула за волосы, а его, в свою очередь, держали под руки Дудкин и Аглая. Они тоже семенили, чтобы идти в ногу с композитором.
