Маска | страница 3

— Мне некогда, — сказал он. — Я в галантерею иду.

— А чего тебе делать в галантерее? — спросил Дудкин.

— У мамы завтра день рождения, и мне надо ей подарок купить.

— А чего ты ей хочешь подарить?

— Пудреницу. За рубль пятнадцать. — Композитор разжал ладонь и показал несколько двугривенных и пятиалтынных.

— Тю-ю! «Пудреницу»! — передразнила Аглая и обратилась к Ласточкину: — Сень, а две маски можно сделать?

— Да хоть десять. Была бы форма.

И тут мы все накинулись на композитора. Мы хором кричали о том, что глупо покупать грошовую пудреницу, когда можно сделать маме ценнейший подарок: ведь гипсовую маску можно повесить на стенку, она провисит там десятки лет, и мама будет любоваться ею, когда ее сын станет совсем большим.

Это на Гошу подействовало. Он сдвинул капюшон и, подняв голову, посмотрел на нас. У него были черные, густые, как у взрослого, брови, и они все время шевелились, пока он раздумывал.

— А это долго? — спросил он наконец.

— Полчаса хватит, — ответил Сеня.

Композитор опять подвигал бровями.

— А со мной ничего не будет?

— Ну, чего с тобой может быть?! — воскликнул Антошка. — Полежишь чуток неподвижно — и готово!

Аглая добавила, что мы даже денег на гипс с Гоши не возьмем и он может купить на них, что ему вздумается.

Композитор наконец согласился. Магазин «Стройматериалы» помещался в нашем доме. Минут через десять мы вошли в квартиру Антона. Папа и мама его были на работе.

— Ну, Сень, руководи, — сказал Дудкин. — С чего начнем?

Ласточкин прижал широкий подбородок к груди, потеребил толстую нижнюю губу.

— Халат давай. Или фартук. Мне! — приказал он низким голосом.

Мы поняли, что на этот раз он собирается не только руководить. Мы не возражали. Уж очень это было необычное дело — отливать маску.

Антошка принес старый материнский халат, в котором он занимался фотографией. Ласточкин облачился в него и подпоясался матерчатым пояском. Халат был не белый, а пестрый, весь в каких-то пятнах, но Сеня все равно походил в нем на профессора, который готовится к операции.

— Теперь чего? — спросил Антон.

Ласточкин велел нам устлать старыми газетами диван с высокой спинкой и пол возле него.

Мы быстро исполнили приказание и молча уставились на Сеню. Он кивнул на композитора.

— Кладите его!

— Давай, Гоша, ложись, — сказал Дудкин. — Пластом ложись, на спину.

Все это время композитор стоял поодаль, сдвинув ноги носками внутрь, склонив курчавую голову набок и ковыряя в носу. Вид у него был такой, словно все наши хлопоты его не касаются. Пошуршав газетами, он улегся на диван и принялся что-то разглядывать на потолке.