Жук лежал на спинке, шесть окостеневших лапок задраны в воздух. Когда он перевернул его осторожно пальцем, то увидел, что панцирь был радужно-сине-зеленого цвета.
Два сплющенных комка грязи, как блинчики в доллар величиной, были вмяты в сиденье стула. Пол рядом со стулом был просто осыпан крошками и шмотками.
Другое место концентрации грязи находилось перед холодильником. Всего вместе набралось бы на пару столовых ложек, но было также несколько травинок, другой засохший лист и земляной червяк. Червяк был все еще жив, но бешено извивался, страдая от потери влаги.
Ползущее ощущение на затылке и внезапная убежденность в том, что за ним кто-то наблюдает, заставили Эдуардо сжать дробовик обеими руками и резко обернуться к окну, затем к другому. Никакого бледного призрачного лица, прижатого к стеклу с той стороны, как он воображал.
Только ночь.
Хромированная ручка холодильника была запачкана, и он не стал ее касаться. Открыл дверь, дергая за ее угол. Еда и напитки внутри казались нетронутыми, все точно так же, как и оставил.
Дверцы обоих двухконфорочных плиток были распахнуты. Он закрыл их, не трогая ручек, которые тоже в некоторых местах были покрыты неопределимой тинистой грязью.
За край дверцы плиты зацепилась и оторвалась полоска ткани, в полдюйма шириной и менее дюйма в длину. Она была бледно-голубая, с редкими кривыми линиями голубого цвета потемнее, что, должно быть, представляло из себя часть повторяющегося узора на более светлом фоне.
Эдуардо уставился на этот клочок одежды, одежды для погребения, для персональной вечности. Время, казалось, остановилось, и вселенная зависла спокойно, как маятник разбитых дедушкиных часов, - пока льдинки глубокого страха не образовались в его крови, отчего он задрожал так безудержно, что застучали зубы. Кладбище... Он снова обежал кухню, к одному окну, к другому, но ничего не увидел.
Только ночь. Ночь. Слепое, бесцветное, равнодушное лицо ночи.
Эдуардо пошел наверх. Отмечал комья, шмотки и пятна земли - когда-то влажной, а теперь высохшей - их можно было найти в большинстве комнат. Еще один лист. Еще два жука, высохших, как древний папирус. Камешек, размером с вишневую косточку, гладкий и серый.
Заметил, что некоторые выключатели тоже были запачканы. После этого он включал свет, натягивая на кисть рукав или пользуясь прикладом дробовика.
Он оглядел все комнаты, обыскал все шкафы, осмотрел внимательно за и под каждым предметом мебели, где были пустоты, которые можно было счесть достаточными для укрытия, даже для чего-то настолько большого, как шести-восьмилетний ребенок, и когда удовлетворенно решил, что ничего не прячется на втором этаже, то вернулся в конец верхнего коридора и дернул за свисавшую веревку, которая опускала лестницу на чердак.
