Снаружи горели огни в домах незнакомых семей, далеко в море ночи. Первый раз в жизни Эдуардо захотелось, чтобы он знал их: имена и лица, историю и надежды.
Представил себе, как сидит какой-нибудь ребенок на далеком крыльце или у окна, глядя на поднимающиеся в гору луга, освещенные фарами "чероки". Маленький мальчик или девочка, полные планов и мечтаний, которым, может быть, даже стало интересно - а кто там сидит в машине за этими огоньками? Откуда он, и как прошла его жизнь?
Мысли об этом ребенке где-то в ночи придали Эдуардо странное чувство общности, совершенно неожиданное - будто он часть, хочет этого или нет, семьи человечества. Часть всего хлопотливого и сварливого рода, изломанного и сильно запутавшегося, но также периодически благородного и восхитительного. А общую судьбу он разделяет с каждым членом этой большой семьи.
Для него этот взгляд на мир был необычно оптимистическим и философским, неловко близким к сентиметализму. Но ему стало тепло, так же как и немного удивительно.
Он был убежден, что что бы там ни прошло сквозь дверь, оно было враждебно человечеству, и его встреча с этим напомнила, что и вся природа, в конце концов, была ему враждебна. Это была холодная и равнодушная вселенная, потому ли, что Бог сделал ее такой для того, чтобы отличить добрые души от злых, или просто так. Ни один человек не выживет в цивилизованном уюте без борьбы и труднодостижимых успехов всех тех, кто был до него, или тех, которые живут с ним в одно время на этой земле. Если новое зло сошло на землю, большее чем то, на какое способны мужчины и женщины, то человечеству потребуется чувство общности, и нужда в этом чувстве будет гораздо острее, чем когда-либо за все время его долгого и тревожного странствия.
* * *
Дом появился в виду, когда он проехал треть полумильного выезда, и продолжая взбираться наверх, он приблизился еще на шестьдесят - восемьдесят ярдов, прежде чем понял, что что-то не так. Резко нажал на тормоза.
Перед тем как уехать в Иглз Руст, он зажег свет во всех комнатах: ясно помнил, что все окна горели, когда отъезжал. Его тогда охватила детская неприязнь к возвращению в темный дом.
Ну что же, а теперь он темен. Черен, как тьма у дьявола в животе.
Прежде чем совершенно осознал, что делает, Эдуардо передернул затвор, одновременно запирая все двери автомобиля.
Он посидел немного, просто глядя на дом. Парадная дверь была закрыта, и ни одно из тех окон, которые он мог видеть, не было разбито. Казалось, все в порядке.
