Всё оказалось очень просто и складно и оттого еще более сомнительно. Эллен заставила себя не думать об этом и освободить голову для более важных вещей. В конце концов, ей нет дела до этого журналиста, её цель — найти брата. Живым или мёртвым.
Окна участка выходили на площадь, и Эллен увидела, как к зданию «Белого дома» подъехал коричневый «Форд». Сердце глухо забилось где-то в глотке, голос предательски осип, а её требовательность и напор словно испарились в воздухе, превращая её в мямлящую девочку. Барр надеялась, что цепкий, как акула, Нильсен не заметил её волнения. Когда Адам спрыгнул с подножки и посмотрел в окно, она сразу же отвернулась. Не хватало ещё, чтобы он заметил, как она глупо пялится на него.
— Через пару дней всё будет готово, — шериф вернулся к предмету разговора. — Вас, кажется, ждут, — он кивнул на оконное стекло, бликующее рыжими лучами закатного солнца. — Поезжайте назад, иначе снова останетесь ночью одна.
Жёсткие черты его лица смягчала тёплая, заботливая улыбка, но в его словах Эллен услышала предостережение.
Барр спустилась с покрытого инеем крылечка, кутаясь в куртку и шмыгая носом. Вечера становились холоднее, а закаты ярче, предвещая морозы. Эллен надеялась выбраться из Форт-Келли до холодов, теперь же мечтала хотя бы Рождество встретить подальше отсюда, желательно, где-нибудь у океана.
— Вам бы к Фишеру сходить, — придирчиво посмотрев на неё, сказал Адам.
— К кому? — она привычно подала ему руку. Его горячие пальцы обжигали кожу даже сквозь перчатки, словно и вправду температура его тела была на пару градусов выше. Признаков нездоровья у него не было — наверное, это всё же она заледенела так, будто провела ночь в холодильнике.
— К фельдшеру. И одеться потеплее. В этом году зима придет раньше.
Тепло и аромат его машины окутали её, словно мягким одеялом. Отчего-то именно здесь, под мерный гул движка и хриплый голос Джонни Кэша, она могла освободить голову и отдохнуть от терзающих её мыслей, сомнений, подозрений, что бы за этим не стояло. Казалось, Барр возвела Бишопа в ранг «такого больше нигде не встретишь» и успокоилась на этом. Присвоив ему статус недостижимого идеала, она смотрела на него, как на экспонат в музее античного искусства, который нельзя ни потрогать, ни забрать домой в качестве декора для гостиной. Она чувствовала, что стала спокойнее, и фонтан чувств — от робости до вожделения — который терзал её в присутствии Бишопа, угомонился, оставшись фоном за другими, более насущными проблемами.
