— Акт подписывать будешь?
— Буду, — сказал Степан. — А насчет чего акт?
— Насчет незаконного лова рыбы.
— Разве новый закон вышел?
— Закон старый. Достукался, статью получишь.
— А ты мне не грози, — сказал Степан. — Я пуганый… Может, сетку измеришь?
Тут рыбнадзоровцы опомнились. Даже мерять не стали, прикинули на руку — законная сеть, двадцать пять метров. И улов законный — кило десять.
— А почему не остановился?
— Разминка, — сказал Степан, — вроде утренней гимнастики.
В тот же день отец вызвал Степана к себе в милицию.
— Жуйков, — сказал он, — слушай, Жуйков, в последний раз я тебе говорю — прекрати!
— Это вы об чем, начальник?
— О том же. Прекрати безобразничать.
— Я что, обидел кого? — спросил Степан. — Иль подрался? Или напился?
— Слушай, Жуйков, — сказал отец. — Ты мне ваньку не валяй. Я тебе голову кладу — не уйдешь. Один раз поймал — предупредил, теперь поймаю — срок получишь.
— Так вот вы об чем, — сказал Степан. — Нет, этим не занимаюсь. Бросил. Как обещал… Я себе не враг.
— Нам ты враг, — сказал отец.
Степан повел плечом.
— Это не разговор, начальник. Ты мне не грози. Я советский человек, ты советский человек. Можешь… если что… По закону! А оскорблять не имеешь права.
— Вор ты, Жуйков, — сказал отец. — Бессовестный ворюга. Паразит социализма.
— У меня план — сто двадцать процентов. Я при случае могу и в райком сходить.
— Иди, — сказал отец.
Конечно, никуда Степан не пошел. По-прежнему разъезжал днем на своем «ЗИЛе», а ночью рыбачил на Енисее в одному ему известных местах.
Он возвращался часов в шесть на лодке, заляпанной рыбьей кровью. Он был настолько уверен, что даже не смывал кровь. Прямо с берега направлялся к своей машине и весь день крутил баранку, сжимая ее в пальцах, изрезанных острыми крючками. Мы с Севкой удивлялись его выносливости. Неужели жадность может сделать человека таким сильным?
Мы удивлялись и не любили его, как и все. Однажды вечером мы подкрались к дому на откосе. Было воскресенье. В этот день Степан обычно оставался дома. Мы заглянули в окно. Степан сидел за столом и зевал, глядя на лампу. Больше он ничего не делал, только зевал. И нам вдруг стало страшно. Мы вдруг ощутили, что вокруг совсем пусто, что мы одни и за нашими спинами — темный и холодный овраг. На цыпочках мы отошли от дома. Севка пошарил по земле руками. Он поднял что-то и размахнулся. Гулко грохнуло в крышу. По доскам, шурша, покатились крошки земли. Скрипнула дверь, на крыльце появилась серая тень.
