– Этот лысый, – кивнул на нового министра обороны, маршала Соколова, – если уж на то пошло, гораздо хуже; Устинов хоть политик был, а этому только бы воевать, вообще непробиваемый, слово «хуй» произносит легко, слово «мир» просит при нем не произносить. Вот уж кто зверь. Он у тебя – первый кандидат на выбраковку, но ты сам представь, какими он корнями врос, если от рядового до маршала, не пропуская ни ступеньки. С ним побороться придется, у Сталина так с Тухачевским было – фантазия будет нужна, – про Тухачевского хотелось услышать более подробный рассказ, но тут к ним подошел дедушка Кузнецов – настолько незаметный, что полупрозрачный даже какой-то, но при этом – по конституции второе лицо в государстве, заместитель Черненко в президиуме верховного совета. Громыко посмотрел на дедушку сверху вниз и грозно сказал:
– Потеряли, говорю, крупнейшего военного и государственного деятеля, горе.
А кислородную трубочку из Черненко, фигурально выражаясь, выдернул в итоге московский секретарь Гришин – так бы, может быть, Константин Устинович и лежал себе в Крыму, но Гришин как раз после похорон Устинова решил, что раз уж все умерли, то ему ничего не остается как, даже в слезах, взять на себя роковое бремя, очевидным образом сваливающееся с плеч Константина Устиновича. Решил так Гришин – и засуетился самым неприличным образом, но неприличным – не значит неэффективным. В прошлом году в отпуск не ходил, а возраст не располагает к работе на износ. Уехал отдыхать – конечно, в Ялту. А как не навестить отдыхающего по соседству генерального секретаря? Черненко не повезло – он был в сознании, и циник Гришин почти приказным тоном («есть мнение») поднял старика с постели и забрал с собой в Москву – близились выборы в республиканские верховные советы, и в истории не было еще случая, чтобы генеральный секретарь в предвыборные дни, даже и больной, отдыхал на море. Уже вечером Черненко лежал в кунцевской палате (год назад в ней умер Андропов), а назавтра Гришин пришел к нему во главе толпы деловитых горкомовских клерков и испуганных телевизионщиков. Клерки расставили в палате столы, повесили знамя, выставили избирательную урну, даже помогли Черненко переодеться в костюм – вот и не палата это уже, а избирательный участок. Телевидение включило свои камеры, Черненко поднял руку и прошелестел: «Хорошо». На большее его не хватило, Гришин остался ни с чем. Той же ночью Константин Устинович Черненко умер.
