А на следующий день появились Они. Безэмоциональные, беспринципные, просто бесы, вселившиеся в людей, обуявшие их своим интеллектом или же полным его отсутствием – прошу меня извинить, но я не видел грани между их гениальностью и глупостью. Да, их тела были лучше и мощнее наших, но за действия некоторых, видать, всё ещё отвечали мозги наших соседей по планете, потому синхронизация не происходила Смартлюди просто зависали, не имея возможности осознать, что же происходило с их мутировавшей утробой. И тогда эта утроба брала верх над разумом – и отправлялась жрать других интеллектуалов… или бездарей…
Пить охота, дикий сушняк. Сколько же я здесь проторчал? Лекарство уже не помогает. Она пыталась мне ввести его вчера, но не получилось, сознание вернулось крайне не вовремя – когда из шеи девчонки ударила тягуче-тёплая струя крови… Прости, я правда не хотел. А помнишь как мы с тобой начинали? Тот самый первый букет ромашковых хризантем… Знаю, что пока ещё теплится тот момент, мечтали мы о прекрасном будущем.
Твоя ладонь… Так приятно ощущать её тепло на своей щеке. Ты так на меня смотришь… А я не могу даже пошевелить своей рукой. Всё получится, я тебе обещаю! Главное, сдержать наступление, не дать совершить прорыв. Об одном лишь прошу, верь мне, как и прежде. Не хочу строить планы… Постой, зачем ты достала пистолет? Прошу, не надо, это правда я. Не смотри так! Боже…
ГЛАВА 1
В ЛАБОРАТОРИИ УЖАСОВ
Прорыв действительно был совершён, только это был не Саша. Он ещё продолжал мутировать, попутно вспоминая, как на прошлый день рождения ему подарили синий вертолёт с радиоуправлением. Да, он считал себя уже взрослым, но вертолёт был для него настолько необычной игрушкой, что он просто потерял разум от счастья – вот и сейчас непонятное, постороннее чувство всё время пробивалось в его разум. Казалось, что порой сам Саша думает, а порой думают за него. Но это было достаточно убедительно и вполне естественно. Саше даже нравилось, что он начал приобретать обрывки знаний по астрономии, телекоммуникациям, даже о звёздах и об Альфа–Центавре он неожиданно узнал.
Тем временем профессор Мичкин, устало отмахнувшись от лаборантов, сидел у камеры, наблюдая за процессом инкубации тела за бронестеклом. Оно меняло очертания и переливалось тусклым светом, словно дальние звёздные массы передавали свою материю неким эзотерическим способом.
Тревога всё ещё пиликала надоедливым писком над головой, свет в комнате моргал, а лаборанты, устав предлагать все мыслимые и немыслимые идеи, разбрелись по своим «каютам» – как они называли помещения в лаборатории.
