В бинокль было видно, что расчетами с важным видом командует высокий молодой лейтенант. Он отдавал приказы своим солдатам, размахивая затянутыми в черные кожаные перчатки руками. Гладко выбритое, заносчивое лицо, уверенный взгляд. Ни дать ни взять облик победителя, хозяина.
Кожевников огляделся:
— Есть тут у нас меткие стрелки, отличники боевой подготовки? Кто снимет этого хлыща?
— Я могу, товарищ старшина, — отозвался темноволосый пограничник
— Давай, Григорян! Давай, родной! — похлопал его по плечу Кожевников. — Мы тебя прикроем.
Парень подобрался к окну и осторожно высунул голову.
— Дать бинокль? — спросил старшина.
— Не надо, — отозвался солдат. — Я его и так достану.
Воцарилась неожиданная и от того еще более страшная тишина. Стрельба снаружи и взрывы вокруг не прекращались, но в казарме будто все замерло. Лучи света пробивались сквозь разбитые окна, освещая жуткий погром внутри расположения. Еще несколько часов назад здесь мирно спали солдаты, и теперь, при свете дня, все окружающее представлялось настолько нелепым, настолько безумным, что казалось — закрой глаза, сосчитай до десяти, открой, и этот кошмар исчезнет.
— Я взял его, — услышал Кожевников голос Григоряна.
— Приготовились, ребятки, — старшина поднял руку, выждал паузу. — О-огонь!
Сразу громыхнули несколько стволов, им в ответ застрочили немецкие пулеметы. Снова казарму заполнили звуки войны. Кожевников внимательно следил в бинокль за вражеским офицером. Тот на мгновение перестал жестикулировать, будто о чем-то задумался, лицо его приобрело сосредоточенный вид, брови нахмурились, и он медленно осел, исчезая из поля зрения.
— Готов, товарищ старшина! — торжествующе закричал Григорян.
— Молодец! Держи артиллерийский расчет 88-миллиметровки на мушке и бей каждого, кто высунется.
— Слушаюсь!
Пограничники радостно загалдели. Они видели, что врага можно бить, он смертен, а следовательно, не все еще потеряно.
— Так держать! Не давать врагу и носа высунуть!
Сколько точно прошло времени с момента нападения, Кожевников не знал. Часы разбил, даже не заметив, как это случилось. Циферблат треснул, а стрелки замерли на отметке трех часов двадцати четырех минут.
«Покойникам часы ни к чему», — вспомнился ему вчерашний разговор с Сомовым. Сердце вновь сжалось в груди. Ведь они там, в Цитадели, — Сомов, Катя, Андрюшка. А с ними Дашка, его единственная родная кровинушка. Живы ли они, смогли ли спастись от сокрушительного артобстрела? Больше всего на свете он хотел знать правду. В нем теплилась надежда, что с ними все в порядке, что они уцелели, но в душу закрадывались мучительные сомнения.
