Кроуфорд был чуть ниже Джего, но сейчас, поднявшись и стоя с ним лицом к лицу, он выглядел гораздо внушительней, чем его соперник.
— Я, впрочем, рад, что мы встретились, Джего, — проговорил Кроуфорд, — потому что мне надо сказать вам несколько слов. Я даже собирался послать вам записку. Но раз уж вы пришли — и если у вас найдется несколько свободных минут, — мы можем просто побеседовать. Элиот, насколько я знаю, ваш союзник, а значит, нам незачем от него таиться.
— Разумеется! — воскликнул Джего. — Как вам будет угодно. Я весь внимание, дорогой доктор, я весь внимание.
— Сегодня группа коллег предложила мне баллотироваться в ректоры, — сказал Кроуфорд. — Мнение этой группы, хотя она и не образует численного большинства, представляется мне достаточно весомым. У меня, на мой взгляд, не было причин колебаться. Я не одобряю людей, которые жеманятся наподобие молодых дамочек, отказывающихся сыграть для гостей новую музыкальную пьеску. А поэтому я заявил, что не возражаю против выдвижения моей кандидатуры.
Он был уверен в себе, непроницаем и совершенно спокоен. Совещание у Винслоу показало, что у него нет надежд на победу, и, однако, он вел себя как хозяин положения.
— Я очень ценю вашу прямоту, доктор Кроуфорд, — сказал Джего.
— Я посчитал себя обязанным высказаться прямо, — проговорил Кроуфорд. — Насколько мне известно, мы единственные реальные кандидаты на этот пост.
— Остается только пожелать одному из кандидатов, — с внезапной улыбкой сказал Джего, — всех достоинств его соперника.
— Не только, — бесстрастно возразил Кроуфорд. — Кандидатам надо решить, как они распорядятся своими собственными голосами. Нам с вами придется заключить рабочее соглашение, и в дальнейшем оно может оказаться очень важным.
Потом Кроуфорд сказал, что обедает в другом колледже, и, вежливо простившись с нами, ушел.
— Да, многое бы я отдал за то, чтобы обрести его уверенность, Элиот!
— И непременно утратили бы кое-что другое, — сказал я.
— Как вы думаете, Элиот, неужели он никогда не сомневается в своей правоте? — воскликнул Джего. — Неужели ему никогда не приходит в голову, что и он может оступиться?
Нет, подумал я, в мире, где царит честолюбие, где ценятся только профессиональные и служебные успехи, политическая власть и социальная влиятельность, он никогда не оступится. Никогда не усомнится в своей абсолютной правоте. Его уверенность ничто не поколебало до сих пор — и ничто не поколеблет в будущем.
