Сказал адрес.
Она и трубку повесила. То есть отбой дала, как говорят.
Нынче ведь что… Если идет по городу человек и сам с собой разговаривает, все понимают: занят мобильной связью. А в моей молодости… Выйди ты на улицу, да сам с собой заговори, да засмейся, да заматюгайся… Скрутят. Наваляют. Увезут и пролечат. От чего? От всего. Для профилаткити.
Чу! Звонок в дверь.
Еще звонок.
Да иду я, иду. Звонарь. Ошибочка вышла. Ошибся в женской типологии. Может, она при живом муже… того… как без мужа? Поглядим.
Открываю.
Не. Нормальный стоит. С косичкой, правда, но это теперь как по городу одному идти с разговорами.
– Вот, возьмите. Совсем у меня женка заработалась.
Тут я и спроси, что меня мучило и покоя мне не давало.
– Мил человек, по кой ляд вас принесло сюда, в нашу тамань-глухомань?
Он хихикнул, посмотрел на меня иронически. И говорит:
– Да все как в стихотворении Лермонтова: «Я жить хочу! хочу печали…».
Ну я его и выставил. Не люблю, когда Михал Юрича зря беспокоят.
…Ем суп. Еще ем. Заедаю черным хлебом. На хлебе сало. На сале чеснок. Пузо растет. Это плохо. Холестерин, сахар в крови. Но полезно и простуда не так липнет. Вдобавок надо. Ибо я болею. Посуду буду мыть вечером. Кот жрет кости. Наливаю ему еще молока. Хорошо. Если бы у меня был голос, я пел бы в опере: «Мы пьем из чаши бытия…».
С этой мыслью я ложусь спать.
Сны – это особенное, важное, но не интересное постороннему взгляду поле. Расскажу лучше, как я сплю. На животе. Упершись лбом в край кровати, отчего на черепе к моему просыпанию набухают две борозды. Почему две, а не одна, этого я не знаю. Сплю, подвернув под себя руку, чаще левую. Рука затекает, и я все боюсь, что она возьмет да и не отойдет однажды. Рука. Храплю во сне. Могу позволить. В поезде, правда, раньше будили и настроение посреди ночи портили, так что дальше уж не спал, а ворочался. Сами зато…
А эти во сне вряд ли храпят. Интел-ли-ген-ци-я. А детки, поди, похрапывают. Даже девочки.
Просыпаюсь, ползу на чердак. Я его утеплил. Все хорошо, только вход сделал очень уж узкий. По-другому никак не получалось. Стропиловка особенная, а я косяки по стропилам выставлял, чтобы тяжесть равномерно распределить. И лестница неловкая. Обратно же – дверь в кладовую прямо под чердаком. Пришлось о стеночку лепить. Сорок два сантиметра шириной лесенка получилась. Зато крепкая, хрен сломаешь. Хоть я мужчина и в теле. Говорил уже.
И еще один минус. На чердак стало нельзя поднять ничего крупного – в дверь не лезет. Вот и теперь, обливаясь гриппозным потом, подтащил я сначала под чердачное окно, которое со двора, значит, старый стол из сарайки. У стола крышка снимается, так я ее в сторону пока отставил, а стол тяжелый этот веревкой обмотал. И ползу на чердак. Окно открыл, спустился обратно. Спина уже сырая. С улицы в окно стал веревку кидать. Не попал. Заматюгался. Веревку отвязал, полез на чердак. Там к ручке оконной ее примотал и концы вниз бросил. И сам тоже вниз полез. Внизу привязал веревку к столу – и наверх. Трусы уж и те мокрые.
