И курить негде.
Запретили курить.
Мне хорошо. Я – бросил. Сижу да похихикиваю.
А дети, бедные, курить бегают в соседнюю сарайку.
Я раз туда из интереса заглянул. Хапчиков тама – гора. И у дверей место, чтобы было куда встать. Спрашиваю у хозяина, бухарик местный, что ты, мол, об этом думаешь.
– …
Так и поговорили.
Потом он сарайку на замок запер.
И что началось…
Зима, ветер, а все на берег бегут. Раньше на речку бегали топиться, теперя – курить.
А еще какую-нибудь мамзель достанут порядки эти. Выйдет она на перекресток – демонстративно. И задымит. А юбочка коротенькая. И декольте сквозь черное пальто сверкает. На время десять. На ночь двадцать пять. А я все сквозь стекло вижу. Которое на улицу.
Когда такая борьба с курением идет – какое тута может быть здоровье? Один заболел – все заболели. И я туда же. Пространство-то обчее.
Больница у нас тоже… тот еще колледж. Заходишь, на стекле (прямо как в моей будке стекло) прозрачный намек: «Записи к терапевтам нет». Записи нет – очередь есть. Через час к терапевтам все же меня записывают. Даю подписку о том, что, ежели залечат, прошу в этом никого не винить.
В другую очередь встаю. Рядом Боря Богданов, пахарь.
– Не те, – говорит, – нынче времена.
– Не те, – вздыхаю.
– За что раньше вышку давали, теперя штрафуют. Да и за все остальное тоже, чтобы уж не думать.
– За все… Сейчас и студенты не те пошли.
– Да вобче люди другие пошли, – вздыхает Боря.
Молчим. Борис добавляет:
– Сейчас и лошади не те пошли. Другие лошади.
Я только руками развожу.
Молчим. Еще молчим. Молчим еще три часа. Тут еще полицейские на проф-осмотр ломятся. «Наберитесь, – говорят, – терпения и ожидайте очереди». Здоровые все парни. Пузатые.
А врачиха у нас худенькая и одна. Остальные свинтили. Эта, наоборот, приехала. А зря приехала, честно признаться. Зачем – этого я до сих пор понять не могу.
И вот па-да-рокс.
Больница новая – врачей нет.
Эх, и ружья у нас есть, да некому стрелять. И кони есть, да некому скакать. Да и кони. Как Боря сказал, не те стали.
Захожу на прием, врачиха мне:
– Здравствуйте! У вас нездоровый вид.
Сама молодая, незамужняя. И мужика нет. Это я по глазам вижу. А я мужчина видный! Росту во мне метр шестьдесят – метр восемьдесят – не помню. Ну и весу кило восемьдесят – сто двадцать – тоже запамятовал.
– А чего ему, – спрашиваю, – быть здоровым, если я, например, больной.
– Раздевайтесь, – грустно так уже она говорит, потому что поняла, что я такой, как все.
А как все, то есть сидеть ей в девках.
