— Генри Бранвелл — не твой отец, — выпалил Аластер. — Ты ублюдок Гидеона Лайтвуда. Это всем известно, кроме тебя.
В ослепительно белой ярости Мэттью ударил его по лицу. После чего отправился на поиски Кристофера, расчистил пространство вокруг него и дал ему спички. Через короткий, но насыщенный промежуток времени Мэттью покинул школу навсегда. В этот самый промежуток взорвалось одно крыло Академии. Да, Мэттью понимал, что они провернули шокирующую выходку, но, пребывая в том же самом состоянии, он буквально потребовал у Джеймса стать его парабатаем, и каким-то чудом тот согласился.
Мэттью и его отец договорились проводить больше времени в лондонском доме Фэйрчайлдов, чтобы Мэттью мог находиться одновременно и со своим отцом, и со своим парабатаем. И все, как полагал Мэттью, складывалось достаточно удачно.
Но если бы он только мог об этом забыть.
Теневой рынок, Лондон, 1901.
Джем резко замер посреди танцующего пламени и арок чёрного железа Лондонского рынка, его остановило появление знакомого лица в совсем неожиданной обстановке, но ещё больше его удивила теплота приветствия Мэттью.
Конечно, он знал сына Шарлотты. Второй её мальчик, Чарльз, всегда вёл себя холодно и отстранённо, когда встречал брата Захарию на официальных встречах. Брат Захария понимал, что Безмолвные Братья должны оставаться в стороне от мира. Его дядя — сын Элиаса, Аластер, очень понятно объяснил это, когда он связался с ним.
«Это то, как должно быть», — раздались в его голове голоса братьев.
Он никогда не мог отделить один голос от другого. Это было словно тихий хор, безмолвный, постоянно присутствующая песня. Джем не использовал это против Мэттью, если бы он чувствовал тоже, что и остальные, но он и не пытался. Его живое, с тонкими чертами лицо слишком ясно выражало тревогу.
— Я не повёл себя слишком бесцеремонно? — спросил он с волнением, — просто я подумал раз я стал парабатаем Джеймса и он тебя так называет, то я и могу.
«Конечно, ты можешь», — ответил Брат Захария.
Джеймс звал его так, сестра Джеймса, Люси, и сестра Аластера, Корделия, тоже так делали. Захария считал их самыми прелестными детьми на земле. Он понимал, что, возможно, несколько предвзят, но вера порождала правду.
Мэттью засветился. Захария помнил о матери Мэттью и её доброте, когда она взяла на себя трёх сирот, будучи ещё сама ребёнком.
— Они все постоянно говорят о тебе там, в Лондонском Институте, — признался Мэттью, — Джеймс и Люси, и Дядя Уилл и Тётя Тесса тоже. У меня сложилось впечатление, что я знаю тебя намного лучше, чем есть на самом деле. Поэтому прошу простить меня, если я злоупотребляю твоей добротой.
