Ранний рассветный час покрыл все окрест легкой дымкой тумана. Вокруг разлилась тишина. Но не такая, от которой звенит в ушах, вовсе нет. Она была объемной, наполненной едва уловимыми звуками, которые к полудню уже и не различишь за дневной суетой. Где-то трубили гордые лебеди, крякал хлопотливый утиный выводок…
Вчера усталость и пряный, сотканный из недавних переживаний воздух утаили от меня лесной секрет: наверняка совсем недалеко есть протока или озерцо. Иначе откуда взяться песням этих лапчатых?
Пошла на звук. Думалось — вот она, речка ли, ручеек ли, только отойди. Но на деле пришлось протопать изрядно.
Это было озеро. Небольшое, круглое, с ровными, как у плошки, краями и голубой, с изумрудным отсветом водой, над гладью которой туман вышел особенно заметным. Оно оказалось столь прозрачным, что у берега было видно песчаное дно со снующими в толще мальками.
Не удержалась, решила смыть с себя грязь и пот, но заходить далеко стало боязно. Все же воспоминания о вчерашнем болотнике оказались свежи. Поэтому зашла чуть глубже колена, как раз до той глубины, где песчаник уступает место торфяной перине. Зачерпнула пригоршню, умываясь.
Юбка и рубаха остались на берегу: незачем мочить понапрасну. А я старательно отмывала плечи и руки, бедра и колени. Осмелела и села на песок, намочив свои рыжие волосы. Не сказать, чтобы из них можно было сплести длинную косицу, но я старалась. Иначе они, чуть вьющиеся, за день «в свободном полете» могли превратиться в основательный колтун.
Наверное, мои рыжины были единственной особенностью, выделявшей меня из толпы. Ну, может, еще веснушки. А так — карие глаза, чуть длинный лисий нос… Опять же, я была из категории девиц мелкого калибра: ни выразительной груди, ни бедер.
А если учесть, что на яркие наряды и косметику денег мне никогда не хватало… В общем, спрячь под шапку волосы — и я легко сольюсь с безликой толпой.
Вода текла тонким ручейком, холодя позвоночник, отчего кожа покрылась мурашками, а губы растянулись в шальной улыбке. Чистота, нагота, свобода. И я живая, несмотря ни на что.
Шорох в кустах заставил обернуться, а потом я и вовсе начала медленно отползать в водную толщу.
Из зарослей на меня уставились два серо-синих глаза. Зверь смотрел на меня внимательно, а розовый язык в такт вдохам и выдохам то показывался, то исчезал меж его здоровенных белых клыков. Его светлая шерсть, будто серую масть кто-то щедро припорошил снегом, ростом с матерого пса из тех, что способны повалить человека, лишь опершись о его грудь, передними лапами.
