Протянув руку к выключателю, я нажал холодными пальцами на одну из кнопок, но вопреки моим ожиданиям включилась не люстра, а иллюминация над окнами. Я нажал на следующую кнопку, и в этот раз зажглись небольшие фонарики рядом с ночниками, явно предназначенные для чтения. В третий раз я наконец попал на выключатель самой люстры, и тут номер засиял уже во всей своей переливающейся красе на фоне внешней серости.
Тут только я наконец разжал кулак и выпустил тяжелый чемодан из руки. Голова кружилась, но я не мог понять отчего. От перелета ли, волнения, от невозможной красоты или мягкого аромата роз, которым был залит номер. Я подошел к столу, на котором действительно стоял свежий букет, и наклонился к нему. Розовые бутоны пощекотали мой нос, и я ладонью провел по ним и по светло-зеленой траве, которой были окружены цветы. Дома я редко покупал цветы и не считал себя особым знатоком, но я был уверен, что ничего подобного еще не видел ни в одном магазине, и уж точно не у бабулек, торгующих замученными букетиками рядом с метро. Потому что невозможно было увидеть взрыв чистой гармонии и не обратить на него внимание. Тогда мне впервые пришла мысль, что цветок может быть приветом из какого-то иного, совершенного мира. Намеком на то, что такой мир существует. Но так как вдаваться слишком глубоко в поэзию мне было запрещено, я быстро выпрямился, прошел обратно к выключателям и вновь погрузил номер в относительную тусклость.
Почти с некоторым разочарованием я отметил, что он все еще божественно красив, но тяга к поэзии у меня почти прошла. Сев в одно из кресел, я достал из кармана свои девятистрелочные часы и уставился на циферблат. Часы имели свойство быстро вправлять мне мозги при любых временных помрачениях рассудка, и я прибегал к ним как к целебному эликсиру. Стрелки стояли так, как они стояли всегда, и от этого на душе становилось спокойно. К тому же Барон говорил, что наслаждаться жизнью не просто можно, а нужно при любых обстоятельствах, только если наслаждение не переходит границы. А границы я сам для себя определил как слишком глубокое осмысление красоты и трепетное переживание прекрасного. Наслаждение должно было быть потребительским, но никак не созидательным. Так я это понимал, и Барон был более чем доволен моими душевными достижениями. К тому же Барон сам поселил меня в этот отель – в чем я более ни капли не сомневался. А это означало, что ответственность за чрезмерное любование отчасти перекладывалась на него.
