– В безопасности. Я должен развернуть ку…
Но он не успевает.
Громадный, бурый, тощий. Упирается головой в небо. Тянет корявые многопалые лапы. Булькает: иди, иди ко мне, грешница.
Зеленоватый едкий туман, будто щупальца спрута, расползается от его фигуры.
Похожий на гигантского богомола.
Бес полуденный.
Acedia, грех четвёртый, – уныние, нетружение, беспечность – близится, накрывает бурой тенью, дурманит зелёным туманом, и я впадаю во грех…
Гудок шестой
Нары у Фила клёвейшие! Плюхаюсь и тону. Кайф и радость несутся по жилам. И даже полюбляю этот мир.
И ваще щаз постигла розовый, и мне с ним и в нём хорошо.
Фил говорит: смешная.
Он принёс хламиду для верха и на низ. Нижняя называется «брюки». Узкие, еле втиснулась. И привёл сюда. Это называется «квартира».
Фил говорит: небольшая. А по мне так – ого-го! Комнаты и комнатки разного предназначения. И всё – на двоих! Ну ни фигасе!
Он походит, садится рядом, суёт мне тару, из которой валит сладостный и чуть горьковатый дымок.
– Это что?
– Кофе. Со сливками. Как ты любишь. То есть, как Маша любит.
И словно сдувается весь, сказав про неё. Как в ведро с серой краской макнули.
Беру, обоняю. Потрясно!
Делаю глоток и во рту у меня аж взрывается.
– Вкуснятина!
– А то! – невесело соглашается он.
Выпиваю залпом, ставлю кружку на тумбочку рядом и снова откидываюсь. Хлопаю по постели:
– Падай рядом, толстяк. Я сегодня добрая.
Он заползает осторожно. Примащивается. И смотрит так, странно, как когда хотят узнать, а не выходит.
Потом подвигается ещё ближе и тыкается губами в губы.
Как тот Тотошка, чесслово.
Стираю рукой. Влажно. Фу!..
Он вздыхает, я взрываюсь:
– Ты что делаешь, олух? – тыкаю в бок.
– Хотел поцеловать тебя, но видно зря.
Грожу пальцем.
– Смотри мне!
– Не стану, ты не Маша… – и печальный такой. Встаёт. Садится ко мне спиной. Закрывает лицо руками. – Ты прости меня, Юдифь. Сложно вот так, рядом, видеть её и знать, что не она. Я ведь по ней ещё с колледжа сох. Вместе учились на программистов. Ну как… я учился… а она… Только поступила тогда, первый курс. И у неё тусовки, все дела. Пришлось на кафедре за копейки остаться, лишь бы с ней. Ну как с ней. Она сама по себе была. Меня в упор не замечала. Там такие вокруг неё вились. Эх…
Машет рукой.
– Ну теперь-то вы вместе?
Рассматриваю рисунки на стенах. Узор – бледный, повторяется. Вся комната в нём. А ещё полки – там плоские коробочки. Фил называет их диски.
Отвечает не сразу.
– Относительно вместе, – тоскливо выдаёт. – Квартиру снимаем эту. Маша так самостоятельности от богатого папы ищет. Дядь Юра хороший, но опекает её сильно. Вот и решила уйти. Обмолвилась мне случайно – как-то в соцсетях болтали, – и, видя, как таращусь осоловело: – А… ты ж не знаешь… я потом покажу… Ну, короче, Машка сказала, что только мне может доверять, потому что остальные мужики – сволочи и козлы. Это она недавно с очередным рассталась. Но я был рад: ведь если доверяет – здорово. Доверие – основа отношений.
