– Бегом вниз, построиться. Экзекуторов нам только не хватало. От этих чем откупиться не знаешь. – И тут замечает меня: – А вот тобой, принцесса, и откупимся. Уже почти двадцать один лет – а всё несорванная вишенка! Будет тебе даром хлеб жрать! Хотела продать тебя подороже – ну, видать, не судьба! Пойдешь на корм этим стервятникам.
Вырывает у меня тряпку, бросает с громким всплеском в ведро, а меня хватает под руку и тащит к двери.
Я ору, лягаюсь, пытаюсь укусить. Но Агнесс со всей дури бьёт меня кулаком в живот, и перед глазами мельтешат звёздочки. Повисаю тряпкой и лишь тихонько подвываю.
– Ну, что стали, – обернувшись, кричит остальным тётушка: – вам что, особое приглашение надо! Пошевеливайтесь, шалавы!
Младшенькие пугливо жмутся друг к дружке. Агнесс ухмыляется гаденько и подначивает их.
А у меня сердце ухает вниз. Страшно настолько, что глохну, деревенею.
Меня трясут, бьют по щекам, волокут, как колоду, по лестнице.
Следом несутся остальные – знатное будет представление.
Экзекуторы парят над полом. Все чёрные, а глаза краснющие и рыщут.
Тётушка швыряет им меня, я падаю, больно ударяясь коленками. Тихо скулю. Один наклоняется ко мне. Дыхание ледяное, обжигает. Страшно, но не зажмуриваюсь. Его взгляд сейчас выжжет мне зрачки. Обхватывает меня за голову холодными длинными пальцами, и мне кажется, что в мозги забираются щупальца и роются там, словно в мусорной куче. Больно до тошноты. Темнота – блаженна… Лечу…
Просыпаюсь… Суетятся… Куда-то тащат вновь…
– Тётушку арестовали… – говорит кто-то рядом. – Нас везут на фильтрацию…
– Не хочу, – упрямо трясу головой. – Пусть лучше сразу убьют.
Агнесс ехидно улыбается:
– Не надейся! Сначала тебя отымеют!
Кайла, тощая, с серой кожей, говорит загробным голосом:
– Я слышала, душегубцы, после того, как потрахаются, сжирают оттраханную девку. А ещё – у них сперма как кислота.
– У-у, – неопределенно тянет Агнесс.
Дальше не говорю и не слушаю. Нас грузят в самоходный рыдван с решётчатыми окнами, который тоже спустили из паро-летуна, и мы трогаемся. Это корыто на колёсах всё дребезжит. А шагомеры, сопровождающие нас, добавляют лязга.
Прощай, папочка.
Извини, Машка, не вытащила тебя, хоть и обещала.
Не поминай лихом, Фил.
И только где-то на периферии сознания: если я всё-таки в книге, то не всё так плохо. Ведь главные герои не умирают в начале. А я определённо главная, и это только начало.
Гудок третий
…Тотошка скулит где-то там.
Тоненько так, противно, на одной ноте. Цыкаю на него:
