Не плачу. За меня заплачено.
Потом меня рвёт горькой слизью. Я долго полощу рот щёлоком и ложусь спать. Наутро меня секут розгами.
Не плачу. Только кусаю губы.
Потом отец Григорий. Он выспрашивает подробности. Его интересует, что я чувствовала. Ему не нравятся мои сухие глаза. Он набрасывает мне на голову епитрахиль, и я вижу дыру в сутане. Он толкает меня вперед. Я знаю, что надо делать. Мне не положено отпущение. Я грех усугубляю грехом. И продолжаю жить.
За двадцать лет я узнаю, что существует масса способов опорочить девушку, не обесчестив её.
Но мне уже всё равно. И я смеюсь, если кто-то из младшеньких начинает мечтать, что однажды выберется от сюда и выйдет замуж за красивого и благородного джентльмена. Только дуры в наши дни мечтают о замужестве. Это до неприличия старомодно.
Я не питаю иллюзий. Я вместе с тётушкой жду того самого покупателя.
И вовсе не потому, что меня, как говорят романчиках, что украдкой читают некоторые глупышки из наших, «мучит сладостная истома».
Просто…
Хочется другой жизни. Без изнурительной работы и мерзкой повинности. Хочется, по крайней мере, принадлежать одному, а не многим. А время идёт. Скоро я сделаюсь перестарком. И тогда мной вообще никто не заинтересуется.
Чего же ждёт тётушка?
Когда меня первый раз накрывает её воспоминаем, реву от отчаяния. Ненавижу мир и людей, сделавших такое с ней. А после понимаю – со мной. И становится невероятно гадко на себя. Но однажды – после пятого повтора – уже всё равно, как и Айринн.
«Обитель лилией» – приют для девочек-сирот. А если точнее – бордель. И тётушка Мардж – бандурша, сутенёрша и тварь.
Вот я влипла.
Долго валяться не дают. По моим подсчётом, – хотя засекать время, когда у тебя провалы в памяти и лихорадка, непросто – прошло около трёх дней. На четвёртый за мной приходят Агнесс и Люси.
– Хватят лодырничать, Айринн! – кричат они и бесцеремонно стаскивают меня с кровати. – Еду нужно заработать!
Мне бросают вещи – грубое серое платье и передник. Дают ведро, тряпку и швабру.
– За тобой холл, – говорит Агнесс и пространно проводит рукой.
И плевать им, что я с трудом стою, шатаясь, как новорождённый телёнок.
– Давай, одевайся и пошевеливайся. Сегодня гости.
Люси ухмыляется противно, меня накрывает то воспоминание, и к горлу подкатывает тошнота.
Нужно стараться быть незаметной. Максимально. И ещё лучше – невзрачной. И слушаться, слушаться, а то накажут. Наказания, как успела понять, здесь весьма изощрённые.
