– У тебя потенциал гораздо выше, чем у Уэнберри. Ты не должен думать, что хуже него. Пока так думаешь, проигрываешь, – сказал после одной драки и протянул платок: – Вытри кровь.
И тогда-то крикнул вслед «милорду»:
– Вернись, давай ещё раз.
– Тебе мало? – Уэнберри выбрал секиру. – Тогда я отрублю тебе руку.
И подавился пафосом, когда эта же секира оказалась у его горла. Он был слишком умен и всегда реально оценивал противника, чтобы предположить, будто тот выиграл случайно. Но победы не радовали.
Зато Уэнберри впервые подал руку и улыбнулся. И оказался вовсе не таким уж и засранцем. А вполне себе нормальным. Однажды даже вместе удрали – очень уж хотелось посмотреть город. Влетело обоим, только «милорду» сильнее – наставник возлагал на него надежды и требовал сильнее.
После того случая Уэнберри стал другим, больше не позволял себе оступаться. Непутёвого соседа, правда, прикрывал. Хоть и злился потом.
Появились друзья среди исполнителей – они куда проще сокурсников оказались. Жалел их – они ведь почти не учились. Лишь бегали с поручениями, делали грязную работу: уборка, обслуга. Исполнители – невезунчики: родились с меткой, но среди бедняков. Кто же станет таких смешивать с салигиярами – светлыми по рождению. Вот чёрные и задирали носы.
Но тот, кто вырос с прислугой, больше ценит человечность, чем происхождение.
Друга-исполнителя звали Мишель. Славный малый, очень скромный, тихий. Его даже свои же гнобили. Пахал с утра до вечера и не жаловался. Он родился в Болотной Пустоши у шлюхи-бродяжки, которая, едва он научился ходить, выгоняла в любую погоду просить милостыню.
Там-то его увидели салигияры и забрали с собой. Эскориал казался Мишелю раем. Здесь тепло и кормят. Дают одежду. А что работать заставляют – так это небольшая плата за блага.
Когда стукнуло двенадцать – случилось две «непрухи»: Эйден Карц, негласный покровитель, стал судьёй; сменил чёрную форму на белую – безупречность, безгрешность, – и в мозги вставили чип.
Бля**, дико больно это. Ставили на живую и прямо. Но не орал. Тех, кто орал, забирали экзекуторы – жуткие твари – и утаскивали куда-то. Больше орунов никто не видел. Никогда.
После чипования – чуть не сдох. Недели две промучился. Наблюдатели говорили: это из-за вольности. Слишком вольный. Не принимает вмешательство. Организм помирился с чипом, когда прорезались крылья. Вот тогда-то и пригодились наблюдатели – вели в первом полёте, а то б расшибся к хренам. Правда, при первых чужих словах у себя в голове, почти оглох. Так громко, будто кто в ухо верещал. Потом всех, особенно простых, читать стал, против своей воли – все молчат, а в голове – хор. И тут пригодился чип – ставить блоки, когда ты не хотел, чтобы слышали тебя, или сам не хотел слышать других. Не освоил блокировку – сбрендел.
