Маленькой девочкой я уже знала, что меня ждет: я буду пианисткой, музыка станет моей жизнью. К семи годам я уже была твердо уверена в этом. Я проводила за пианино много часов в день. Каждый вечер я играла по полчаса дуэтом с моим братом Франсисом, он играл на скрипке. И сам дедушка проводил по двадцать-тридцать минут, работая со мной.
Первые годы дед приносил мне крупно переписанные ноты, чтобы мне было легче разбирать их. Он был требователен. Я уже сказала, что фортепиано было для меня удовольствием. Это правда, но и речи не могло быть о том, чтобы баловаться за инструментом, делать невесть что или попусту терять время. От великого учителя Поля Руньона я восприняла, что радость рифмуется со строгостью, прежде всего в музыке и, в конечном счете, во всех областях жизни.
Я все любила: Бах и Бетховен определили мое музыкальное становление, и дед любил, чтобы я над ними работала. Он сам составлял мне программу, но я быстро добралась до таких композиторов, как Дебюсси и Равель, которых дед не принял. У меня был аналитический ум.
Говорят, что дети уклоняются от сольфеджио, но я больше всего любила разбирать сочинения, анализировать форму, понимать конструкцию отрывка.
Я всегда знала произведение наизусть, перед тем как начать играть. Все было мне интересно. Всякий раз, когда я приступала к новому для меня композитору, я задавала тысячи вопросов. — Как он жил? Как выучился музыке? В каком обществе рос? Кто на него влиял? Занимался ли он другими делами? — Я хотела все знать.
Очень рано меня посадили играть перед публикой. Не бывало, скажем, семейных событий, где меня не просили бы играть. Иногда дед брал меня на свои занятия и всегда сажал за инструмент. Для его учеников я была «внучка Поля Руньона». Должна признать, что это производило впечатление, но мне следовало быть на высоте. Была ли я? Во всяком случае, так мне говорили. Одно могу сказать с уверенностью: я никогда не волновалась перед выходом на сцену.
Больше всего меня восхищало, что в дом постоянно приходили самые знаменитые музыканты того времени, так что передо мной всегда, как образец, стояла высшая степень совершенства. Особенно сильное впечатление на меня произвели два ученика моего деда: Альфред Корто и Ив Нат. Корто поражал меня, Нат был очарователен. Он отличался редкой приветливостью и благорасположенностью. Помню, как я прыгала на его коленях. Он часто приходил к нам в Париже; дед принимал его и в своем доме в Боне. Нат терпеливо работал со мной над сонатами Бетховена, а ведь он был одним из лучших их исполнителей. От него осталась запись всех Бетховенских сонат, которую очень ценят и всегда разыскивают меломаны.
