Потом, я должен предупредить, не все даты точны. Нельзя с блокнотом и карандашом в руках слушать исповедь человека, даже если ты его встретил первый и последний раз в жизни.
И еще: в рассказе нет финала. Ибо человек этот — с трудной судьбой, и нет нужды облегчать ее в угоду кому- либо.
Прощальный банкет, который решил нам дать корреспондентский корпус, был устроен в ресторане, расположенном на каменной террасе древней белградской крепости. Глубокие земляные рвы, окружающие крепость, были некогда превращены в вольеры для зверей зоологического сада. Но теперь вольеры были пусты. Немцы любят стрелять. Во время оккупации в ресторан могли входить только немцы.
Удивительный вид открывался отсюда.
Здесь место слияния двух рек: Дуная и Савы.
Серебряный тусклый туман, пропитанный лунным светом, создавал впечатление, будто огромная река течет в воздухе.
Мне не хотелось отходить от каменной балюстрады и расставаться с видением светящейся водной равнины.
И когда он подошел с бутылкой в руке и двумя бокалами, которые держал между пальцами, и, бесцеремонно усаживаясь на балюстраду, предложил выпить, я не очень дружелюбно принял его предложение.
На вид ему можно было дать и 40 и 50 лет. Сухое лицо с острыми чертами, узкие почти бесцветные губы, холодные светлые глаза и резкий голос мало располагали к себе. На нем была униформа, которую носят все американские корреспонденты, только на погонах и на рукаве почему-то не было отличительных знаков военного корреспондента, и на фуражке, которую он небрежно бросил на пол, отсутствовал медный герб.
Поймав мой взгляд, он сказал:
— Если это так необходимо, я могу рекомендоваться.
Представился и добавил:
— Бывший корреспондент, — и назвал при этом крупнейшее мировое агентство. И тут же вызывающе сообщил: — Я послал моего шефа к чертям собачьим телеграммой в тысячу слов за их счет. Хотел бы видеть его лицо, когда он читал текст.
Кивнув в сторону грота, где находился бар, он с иронией произнес:
— Мои коллеги относятся теперь ко мне, как к чужаку. Они не уважают людей, отказавшихся от своего шефа…
Налив вина, он объявил:
— Я хочу с вами выпить потому, что вы советский журналист и не будете щепетильны к таким мелочам. — Да, — сказал он тихо и серьезно. — Родина… Я никогда не думал, что это может быть больше, замечательней, сильнее всего того, к чему я стремился всю свою жизнь.
Подняв голову, он быстро спросил;
— Вы женаты?
— Да.
— Сегодня я сообщил своей жене, что она может быть свободной. Тоже телеграммой, только она в тысячу раз короче, чем та, которую я послал шефу. Это не будет выспренно, если я вам скажу, что я боготворил свою жену. Ни одну женщину я не буду любить так, как я любил ее.
