— Жив, — сказал Тимкин. — Если я немного полежу, ничего будет?
— Ничего, — сказал Ивашин и попытался встать.
Селезнев положил автомат на подоконник и, сидя на корточках, стрелял. И короткий ствол автомата дробно стучал по подоконнику при каждой очереди, потому что Селезнев держал автомат одной рукой, но потом он оперся диском о край подоконника, и автомат перестал прыгать.
Ивашин взял Селезнева за плечо и крикнул в ухо:
— Ты меня слышишь?
Селезнев кивнул головой.
— Иди к раненым, — сказал Ивашин.
— Я же не умею за ними ухаживать. — сказал Селезнев.
— Иди, — сказал Ивашин.
— Да они все равно без памяти.
Ивашин приказал Фролову сложить мебель, дерево, какое есть, к окнам и к двери дома.
— Разве такой баррикадой от них прикроешься? — сказал Фролов.
— Действуйте, — сказал Ивашин, — выполняйте приказание.
Когда баррикада была готова, Ивашин взял бутылку с зажигательной смесью и хотел разбить ее об угол лежащего шкапа. Но Фролов удержал его:
— Бутылку жалко. Разрешите, я ватничком, я его в масле намочу.
Когда баррикада загорелась, к Ивашину подошел Савкин.
— Товарищ командир, извините за малодушие, но я так не могу. Разрешите, я лучше на них кинусь.
— Что вы не можете? — спросил Ивашин:
— А вот, — Савкин кивнул на пламя.
— Да что мы, староверы, что ли? Я людям передохнуть дать хочу. Немцы увидят огонь, утихнут, — рассердившись, громко сказал Ивашин.
— Так вы для обмана? — сказал Савкин и рассмеялся.
— Для обмана, — сказал Ивашин глухо.
А дышать было нечем. Шинели стали горячими, и от них воняло паленой шерстью.
Высунувшись с первого этажа, пламя загибалось и лизало стены дома. И когда налетали порывы ветра, куски огня уносило в темноту, как красные тряпки.
Немцы были уверены, что с защитниками дома покончено. Они расположились за каменным фундаментом железной решетки, окружавшей здание.
И вдруг из окон дома, разрывая колеблющийся занавес огня, выскочили четыре человека и бросились на немцев. Фролов догнал одного у самой калитки и стукнул его по голове бутылкой. Пылая, немец бежал, но скоро он упал. А Фролов лег на снег и стал кататься по нему, чтобы погасить попавшие на его одежду брызги горящей жидкости.
Лежа у немецкого пулемета, Савкин сказал Ивашину:
— Мне, видать, в мозги копоть набилась, такая голова дурная!
— В мозг копоть попасть не может, это ты глупости говоришь, — сказал Ивашин.
На улицу выполз Селезнев, поддерживая здоровой рукой Тимкина.
— Ты зачем его привел? — крикнул через плечо Ивашин.
