— А фамилия?
— О! Сколько Харитонов среди румын? Кто-нибудь еще здесь знает, что в тридцать третьем ты выступал обвинителем на процессах против коммунистов?
— Никто!
— Ты думаешь, Молдовяну в его тогдашнем состоянии, больной, перепуганный до смерти в душе, запомнил фамилию главного обвинителя?
— Думаю, что нет!
— Заверяю тебя, он даже мысли такой в голове не держит. Или, может, ты хочешь похвастаться этим?
— Глупости говоришь!
— Отлично. Значит, ты не тот Михай Харитон, а совсем другой человек. Аноним.
Если бы Харитон узнал, что его признание слышал еще один человек, Штефан Корбу, которого в ту ночь тоже мучила бессонница, майору не оставалось бы ничего другого, как повеситься. Но с этой стороны он мог быть спокоен. У Штефана Корбу эта тайна отложилась в голове, но вовсе не потрясла его. Он был слишком истерзан своими собственными горестями, чтобы обращать внимание на несчастье других. Он не только не стал со следующего дня смотреть в глаза Харитону с подозрительной настойчивостью и любопытством, но, кажется, даже забыл все, что ему довелось узнать в ту ночь.
Майора Харитона еще оберегали добрые духи. Но надолго ли?
Харитон подошел к младшему лейтенанту, оперся на балюстраду рядом с ним и дружески взял его за руку.
— Так мы ни к чему не придем, — вкрадчиво проговорил он. — Уж очень мы связаны друг с другом.
Андроне примирительно улыбнулся ему и похлопал по руке в тряпичной перчатке.
— То же самое и я хотел сказать. Мы связаны одной веревочкой.
— Тогда зачем ты меня мучаешь?
— Иногда нужно возвращать тебя к действительности.
— Таким недружелюбным способом?
— Лучше так, чем окольным путем, с элегантными манерами. И лучше я, чем Молдовяну.
— Ты опять за свое?
— Нет! Вспомни, что я тебе говорил перед зданием артиллерийского училища в Тамбове, когда мы думали, что нас ведут на допрос. Тогда я боялся Анкуце, теперь я боюсь их обоих. В тот день я впервые увидел, в какую пропасть толкает нас полковник Джурджа с его грубыми методами, какими он прививал нам веру в маршала и короля. А здесь ты нас туда же толкаешь, по стопам Джурджи. Я тогда убедил тебя произнести речь за столом и не ошибся, что это пойдет нам на пользу. Поэтому-то, когда мы прибыли в лагерь, только и говорили что о твоей речи, и это помогло тебе сблизиться с антифашистским движением. Здесь я просил тебя осторожно вести себя с доктором Анкуце, но ты показал свое лицо в самый неподходящий момент. Господи, как ты не можешь понять, что надо идти рядом с людьми комиссара, а не против них?! Почему ты сегодня вел себя с Анкуце не так, как мы договорились?
