Произнесенное неожиданно и презрительно при таком стечении публики в этом зале, где Дункель так хотел остаться инкогнито, оно словно плетью по лицу хлестнуло бывшего акционера. «Откуда он знает? – растерянно метались его мысли. – Неужели запомнил по единственному визиту в их редакцию?»
– Если я скажу, – каждым своим словом вдавливая бывшего акционера в кресло, повторил Маркс: – «Вы, господин Дункель, отняли у человека, который остро нуждается, пятьдесят талеров», а вы этого не делали, то в понимании кодекса Наполеона я возвожу на вас клевету.
– Господин председатель! – взвился Бёллинг. – Я протестую против подобных ораторских приемов!
– Господин прокурор, – вмешался защитник Шнейдер, – вам следовало протестовать, когда подсудимого перебили. А теперь он лишь дает разъяснения тому, кто его перебил.
– Протест отклоняется, – бесстрастно промолвил Кремер, твердо держа голову.
– Если же я скажу, – продолжал оратор так, будто все происшествие не имело к нему никакого отношения: – «Вы, господин Дункель, вор или изменник, у вас воровские или предательские наклонности», а на самом деле вы ангел во плоти, то я оскорбляю вас.
Все были удивлены еще больше, чем Дункель, когда Маркс назвал того по имени. А видя, как подсудимый отхлестал Дункеля, большинство присутствующих радовались сейчас не меньше, чем тот негодовал!
– Статья «Аресты», – Маркс говорил неторопливо, четко, казалось, он читал лекцию, – вовсе не бросает господину Цвейфелю обвинения в том, что он предатель народа или что он сделал некое гнусное заявление. Нет, в этой статье сказано: «Говорят, будто господин Цвейфель заявил еще, что в течение недели покончит в Кёльне с мартовской революцией, со свободой печати и другими порождениями злополучного 1848 года». Таким образом, господину Цвейфелю вменяется в вину вполне определенное заявление. Поэтому, если бы пришлось выбирать, какую статью нужно применить в данном случае, то следовало бы остановиться не на статье 222 – об оскорблениях, а на статье 367 – о клевете.
«Вам от этого легче не стало бы», – подумал про себя, но уже ничего не сказал вслух Дункель.
– Почему же прокуратура вместо статьи 367 применила к нам статью 222? – таким тоном, словно это имело чисто академический интерес, спросил Маркс. Но вдруг голос его стал жестким, и, впечатывая в мозги слушателей каждое слово, Маркс ответил на свой вопрос: – Потому, что статья 222 гораздо менее определенна и дает больше возможности обманным путем добиться осуждения человека, раз хотят, чтобы он был осужден.
