— Нехорошо входить без спроса в чужую комнату!
Карта не сводил глаз с Давиде, когда тот закрывал за собой дверь, а потом спокойно направился к шкафу. С насмешливой улыбкой он наблюдал, как Давиде выдвигает второй ящик, чтобы незаметно вынуть пистолет, который Фило, однако, уже заранее позаботился оттуда взять.
Давиде понял, что самое лучшее — сохранять спокойствие. Карта был человек подозрительный и опасный.
— Как тебе удалось найти тело?
— Вы могли хотя бы меня поблагодарить.
Карта указал на лежащую на постели пачку денег.
— Мы это уже сделали.
— Ну, молодцы, вы действительно успеваете обо всем побеспокоиться.
— Ну так как же ты его нашел?
— Ты видал в газетах сообщение о полицейской облаве на подпольном аукционе в Америке? Ну так вот, там находился некий Мазино Сальерно, только что вернувшийся в Нью-Йорка из Палермо, где он выполнил одну работку, занявшую у него всего несколько часов.
— Продолжай.
— У Мазино была помощница, ее зовут Эльзи. Она танцовщица в «Приве». Ее использовали как приманку для Миммо.
— Где этот Мазино?
— В тюрьме, в Америке.
— А тебя почему выпустили?
— Я оказался чист.
— Тебе все это рассказала она, эта Эльзи?
— Да, но сейчас ее тут нет. Она удрала этой ночью.
Глаза Карты сверкнули.
— Ты должен был ее пришить!
Давиде повысил голос:
— Я не убиваю женщин. А кроме того, даже не состою у вас на службе.
Карта направился к дверям.
— С завтрашнего дня можешь считать себя на службе. Приходи на виллу. Займешься охраной сына Линори, его жены и ребенка.
Потом подал знак Фило и Панне:
— Отдайте ему пистолет.
Барон Линори сидел за письменным столом, в кожаном старинном кресле с высокой спинкой. Кабинет освещала лишь настольная лампа. Он говорил спокойным, негромким голосом:
— Это кресло самое меньшее вдвое старше меня. В нем сидел мой отец, а до него — дед. Оно предназначалось Миммо.
Андреа было не по себе. Он нервничал, не мог скрыть своей растерянности. Все ему казалось чужим в этом доме и в этом городе.
— Как же так, папа, за столько лет тебе ни разу не пришло в голову поговорить и со мной о наших семейных делах?
— Я говорил о них с Миммо. Все взять в свои руки должен был он.
— Разумеется, ты держал его под своим крылышком именно для того, чтобы сделать из него настоящего Линори. А насчет меня ты решил распорядиться иначе.
— Мама хотела, чтобы ты учился в Соединенных Штатах.
Андреа поднялся со стула, глаза у него блестели.
— Знаешь, папа, несколько месяцев назад мне неожиданно вспомнилась одна сценка. Мне было лет десять, а Миммо тринадцать. Мы пришли к тебе сюда, и ты велел нам сразиться на кулаках. А сам взялся судить поединок и сказал, что бой должен продолжаться до тех пор, пока один из нас не нокаутирует другого. Мы начали драться. У меня была в кровь разбита губа. Тут, помню, появилась возвратившаяся домой мама, разняла нас и крикнула тебе в лицо, что одного из нас, хотя бы одного из двоих, ты не должен у нее отнимать. Помнишь это, папа?
