Я попытался сесть, и тогда она ударила меня ещё раз. Лёжа на спине на полу, я сказал: «Ты бьёшь меня, Элине», — но она ничего не ответила, и тогда я увидел, что другие женщины тоже встали, в руках у них сковороды, тяжёлые половники и бутылки с кораблями. Я снова попытался подняться, но они опять стали меня бить, и передо мной снова возникло лицо Элине, и я помню, что она сказала. «Мужчин, — сказала она, — надо защищать от них самих».
У меня ещё оставались силы. «Вы понимаете, что делаете, — кричал я, — он предатель, он предал не только меня, своего сына, он предал тебя, мать, и тебя, Элине, и всех женщин», — но они мне не отвечали, и я признаю, что плакал, что потерял самообладание. «Свинья, — кричал я своему отцу, — совратитель детей», — и, должно быть, они продолжали меня бить, потому что помню только, что они завернули меня в лежавший на полу ковёр, и я не мог сопротивляться, и, возможно, меня всё ещё били, возможно, я потерял сознание, потому что, когда я пришёл в себя, всё уже закончилось.
Отца, конечно же, не было, и маленького повара не было, а присутствующие в комнате сидели молча. И все пили — они нашли бутылки, в которых он хотел построить корабли, и теперь они сидели и пили — женщины, моя мать, моя жена, епископ, комиссар, профессора.
Я выбрался из ковра и оглядел их всех, но все они избегали моего взгляда, и я понял, что от этих людей помощи не дождёшься.
Постепенно все разошлись, и наконец в комнате осталась только Элине. Она сидела, положив руки на стол, и смотрела на тёмное море, и не стану отрицать, что в это мгновение я всё ещё горячо, безумно надеялся, что будет дано объяснение или извинение за всё то, чего я не мог понять. Но она не замечала меня, она просто смотрела в ночь и потом тихо проговорила самой себе: «Повернуться спиной к жизни, чтобы тебя всё равно сзади настигла и заполнила любовь».
На мгновение Гектор Ланстад Раскер спрятал лицо в ладонях, и, когда он убрал их, он снова владел собой. Потом он взглянул на свою жену, которая пристально смотрела на него всё время его повествования.
— Скажи, Элине, — спросил он, — я рассказал всё именно так, как было?
— Ты, — ответила она, — рассказал всё именно так, как было.
— Как ты понимаешь, Томас, — сказал адвокат Верховного суда, — мне было очень неприятно, но также и необходимо рассказать тебе это. Осталось только добавить, что я развёлся с твоей матерью сразу же после возвращения в Копенгаген.
— А потом вы когда-нибудь, — спросил Томас, — слышали что-нибудь о моём дедушке?
