Ночные рассказы | страница 46
В это мгновение пламя заколыхалось от сквозняка, фитиль освободился от стеарина и вспыхнул, и луч света с туалетного столика упал на большое наклонное зеркало и оттуда осветил лицо девушки. Оно было запрокинуто назад, голова лежала на спинке большого кресла, и, поскольку мы видели его перевёрнутым, выражение его казалось загадочным. Но божественная белизна теперь была отчётливо видна. Это не были крылья ангела. Это были белые ягодицы хромого скрипача, которые поднимались и опускались, появлялись и исчезали, двигаясь вверх и вниз над приподнятым животом девушки. И пока мы стояли, застыв на месте, выражение её лица стало совершенно понятно, даже Андреасу. Оно было искажено желанием одновременно ускорить и сдержать.
Здесь Якоб сделал длинную паузу, глядя прямо в ночь, словно прокручивая перед собой сцены той, другой ночи. Через некоторое время Руми сказал:
— Я знаю продолжение этой истории. За дверью этой комнаты вы почувствовали дыхание Бога и преисполнились священным гневом. И ты принёс своему другу огненный меч, и с силой, которую ярость увеличила в семь раз, он распахнул ногой дверь, вошёл в комнату и приколол девушку и её распутника к креслу, словно проткнув иголкой двух спаривающихся насекомых. Потом вы сидели перед этим двойным трупом до рассвета, разговаривая о жизни и смерти.
— Нет, — сказал Якоб, — датские истории так не заканчиваются. Следует считаться с тем, что эта история случилась в Дании.
— Наверное, ты прав, — ответил Руми. — К тому же в 42-й суре, стих 37, написано: «Хотя нас и раздражают, надо попытаться простить». Значит, твой друг простил распутника?
— Вовсе нет, — ответил Якоб, — потому что это тоже вряд ли было бы по-датски. Продолжается эта история разговором девушки с Андреасом, разговором, которого я не слышал, но о котором он мне рассказал. Я точно не знаю, когда он состоялся, но мне кажется, что они поговорили в тот же вечер. Думаю, что Андреас остался ждать. Хотя он не мог не понимать, что между ним и девушкой теперь такая пропасть, что никто не сможет построить через неё мост, всё-таки он, наверное, дождался её.
— А где был ты, Якоб? — спросил Руми.
— Иногда, — ответил Якоб, — крест жизни нести так тяжело, что ты не можешь помочь даже своему лучшему другу.
Наконец девушка осталась одна, и Андреас вошёл к ней, и она долго и пристально смотрела на него. А потом сказала: «Мне просто захотелось». «Так, — сказал Андреас, — значит, всё, что ты мне тогда рассказывала, — неправда?» «Да, — ответила девушка, — мало что из того рассказа было правдой». «Зачем же ты мне это рассказывала?» — спросил он. «Не знаю, — ответила она. — Мне просто захотелось. С тех пор я каждый день хотела всё тебе объяснить». «И почему же не объяснила?» «Потому что, — сказала она, — я видела, как прекрасно ты танцуешь. И тогда я поняла, что моя ложь была произведением искусства. Я рассказала тебе то, что тебе необходимо было услышать, чтобы танцевать идеально». «Думаю, — сказал Андреас, — я бы предпочёл тогда услышать более правдивую историю».