Это вдруг возникшее ощущение собственного бессмертия было сильным чувством, которое каждый день заставляло людей встречаться на площади, там, где они, если так можно сказать, демократически проголосовали за своё вхождение в вечность, и здесь, перед ратушей, Николай Хольмер и остальные купцы города устраивали ежедневную раздачу продовольствия. Цирк Глайма и, в первую очередь, месье Андрес стали душой таких собраний.
Первое представление прошло в большом зале ратуши, но оказалось, что народ валом валил в зал — чуть не весь Ваден хотел присутствовать, — и поскольку ранняя, неожиданно тёплая весна овевала город, решено было перенести представление на площадь, под открытое ещё предвечернее небо, которое, меняясь по ходу представления, бледнело, синело и, наконец, стемнело совсем.
Показывали не всю программу, поскольку большая международная программа Цирка Глайма не соответствовала бы торжественной атмосфере города. Оставлено было три номера, которые жители Вадена посмотрели, растрогались и затем требовали каждый вечер. Высокий одетый в белое монгол, без всякого кнута демонстрировавший чудеса дрессировки шести липпизанских жеребцов, сильная гибкая девушка, которая, повиснув на верёвке, тихо и сосредоточенно выполняла акробатические упражнения, и, наконец, месье Андрес — великий маленький клоун.
И тут каждый почувствовал, что в город приехал настоящий король, через него мироздание посылает им знак, что они приняли правильное решение, потому что этот лилипут как раз умел найти ребёнка во взрослом, а затем сделать из него Бога. Он всегда выходил одинаково, без грима, в бархатном костюме, который был ему несколько велик. Вначале с ним выходил двенадцатилетний мальчик, с которым он начинал играть, и в этой игре исчезал старик, в ней растворялся возраст, и вслед за этим и во всех зрителях просыпался ребёнок, puer aeternus,[41] словно вдохновляющий символ того, ради чего каждый зритель готов был бы пожертвовать своей жизнью, — любви к детям.
За первые две недели пребывания в городе месье Андрес упростил своё представление и в конце концов стал обходиться без помощника и выходить на сцену один. Его всегда представлял директор Цирка, первым из всех осознавший те возможности, которые открываются благодаря особой самозабвенной сердечности этой публики, и сразу же настоявший на том, чтобы великого клоуна представляли таким образом, который никто из жителей других мест не понял бы. Каждый вечер директор Глайм взмахивал рукой и говорил: «Дамы и господа! Музыкальный клоун месье Андрес в Вадене. Сердце в сердце сердца!»
