«Клянемся служить преданно и храбро, не щадя жизни. Да будет Бог нам свидетелем!»
Ничто не могло столкнуть меня с этого пути. К тому времени, как я стал мужем, а потом и отцом, для меня не существовало высшей ценности, нежели моя семья и Германия. Когда я смотрел на Марту и спящего у нее на руках младенца, я со всей отчетливостью осознавал свою цель в жизни, свое предназначение. Ради благополучия своей семьи, ради будущего своих детей я был готов на все.
— Почему ты так смотришь на меня, Макс? — спросила Марта.
— Ты такая красивая!
Марта улыбнулась и посмотрела на ребенка. Волосы легкими волнами спадали ей на плечи, свет лампы подчеркивал белизну ее кожи. Младенец спал у нее на руках, прильнув к груди, сжав крохотные ручонки в кулачки. Я подошел к креслу-качалке и опустился перед ними на колени. Я погладил головку младенца. Марта улыбнулась.
— Прелестный малыш, правда?
— Ты замечательная мать.
— Он похож на тебя, Макс.
— Нет, он намного красивее.
— Он вырастет и станет настоящим мужчиной, — сказала Марта, коснувшись моей щеки. — Как его отец.
— Подумать только, это мой сын.
— Твой первенец.
— Мой сын…
— Ты будешь им гордиться, Макс. Он вырастет достойным человеком.
— О, Марта, я никогда не думал, что буду так счастлив.
Я был счастлив. И верил, что так будет всегда. Мой сын вырастет сильным, здоровым, красивым. Он будет достойным гражданином Великой Германии. Он будет похож на нас. А мы — лучшие люди Германии. Так нам внушали, постоянно, упорно. Мы — самые лучшие. Самые храбрые. Самые красивые. Пока мы искренне не уверовали в это.
— За последнее столетие произошло чудовищное оскудение человеческой личности, — сказал Генрих, и в его очках сверкнули отблески пламени. — Но вы, офицеры, несете в себе лучшее, что есть в человеке. Вы — надежда человечества. В ваших руках — будущее.
— А в моих руках — душа немецкого народа, — сказал пастор, стоявший на трибуне рядом с Генрихом. И наши взоры теперь обратились к нему.
— Душа немецкого народа, — продолжал он, — это воск, из которого еще только предстоит вылепить то, что нам нужно. Лепить придется вам. Вы должны придать ей форму, достойную нашей судьбы.
— Хватит ли у вас для этого мужества? — вопросил Генрих, и мы ответили ему ликующими возгласами.
— Я заглянул в будущее, — проговорил пастор, — и я могу сказать вам, что нужно Германии. Хотите услышать?
— Да! Да!
— Ein Volk, ein Reich, ein Fuhrer[6].
Мы кричали от восторга. Мы топали ногами. Били в ладоши. Ликовали.
