А я — адвокат. И я знаю законы.
Как говорил Уинстон Черчилль: «Тот, кто любит колбасу и законы, не должен видеть, как они делаются».
Вот оно — величайшее оправдание из возможных: пока ваша вина не доказана, ее нет!
Ничего не бойтесь: ни себя, ни законов, ни Бога. Глупости, чего вам бояться, вы же — хороший человек, черт бы вас побрал! Идите, закажите своего конкурента. Любовника, любовницу, жену, мужа. Прекратите уже бояться! Решитесь уже пройти по короткому пути и можете заказывать праздничный ужин в ресторане подороже, где соберутся хорошие люди отпраздновать ваше оправдание.
Это, может, и не будет ни правильным, ни правдивым, ни праведным приговором, но зато будет оправдательным. Разве нужно, чтобы считаться хорошим человеком, что-нибудь еще?
— Что-нибудь еще? — Официант вежливо переломился пополам.
— Э-э-э… да… еще кофе…
— Конечно.
Прошла неделя с тех пор, как NN оправдали, а меня пытались пристрелить. За это время моя семья вернулась в город, я взял привычку посреди дня проводить час в кафе на углу и не думать ни о чем.
С Полозовым я говорил по телефону. Он спокоен, как всегда. Левин утроил охрану, но складывается впечатление, что и он ожидал именно такого исхода дела.
Я мало чего боюсь в этом мире, но спокойное, рабочее приятие ситуации, в которой человек, вина сообщников которого по обвинению в организации и исполнении заказного убийства полностью доказана, оказывается оправдан перед законом, и сыщик, его поймавший, и человек, которого хотели убить, оба пожимают плечами и уже даже не спрашивают меня о дальнейших планах, пугает до чертиков…
А может, я не прав, и бояться нечего? В конце концов, что такого уж страшного произошло? Прецедент? Разруха в головах? Все пройдет. И это тоже. Пройдет настоящее, и настанет будущее. Такое же, только хуже. В котором будет больше оправданий и меньше правды. И однажды, когда дети спросят нас: «Эй, как же так?», мы, покачав седыми головами, будем привычно оправдываться: «Время такое, детки… Никто не виноват… Что тут поделать… Мир прекрасен, и люди кругом смотрите какие хорошие…»
Они боятся эвтаназии, потому что — как же, как же! — «жизнь — великое благо», и позволяют другим людям умирать в муках, лишь бы не брать на себя ответственность. Они посадят вас за сигарету марихуаны, но доставят героин дипломатической почтой. Они расскажут вам, что вообще воровать плохо, но если воровать у государства, то это вроде как и ни у кого, потому что государство у нас до сих пор ничье, и, похоже, что это навсегда. Хорошие люди мирятся с жестокостью, глупостью, подлостью, с ненасытной дьявольской жадностью других хороших людей, тем самым делая такое положение вещей
