На место я приехал вовремя. Зашел в подъезд, осмотрел подъезд, прошел по лестнице до верхнего этажа (я видел, так часто делают копы в крутых американских боевиках) и не поленился, подергал ручку ведущего на чердак люка. Заперто.
Преисполнившись уверенности, спустился вниз на первый, квартира номер 3. Позвонил в дверь. Торопливые шаги.
Дверь мне открыла революционерка. Рост средний. Глаза зеленые. Волосы в пучок. Одета в простой вязаный, вытянутый свитер до колен (колени хорошие), в тапочки и запах печенья. Взгляд не пореволюционному приветливый.
— Вы Горгадзе?
— Я Горгадзе.
— Мы вас ждали…
— Правда?
— Правда. Проходите. Я — Оля.
— Спасибо, Оля.
В прихожей светло и чисто. Сильно и сладко пахнет печеньем. Я раздеваюсь.
— Снимайте пиджак, у нас тепло… — Революционерка Оля подает мне вешалку.
— Нет, спасибо. Я… так.
Оля кивает и жестом приглашает меня пройти в комнату, откуда слышен негромкий гул голосов.
Я вхожу в комнату. В комнате человек пятнадцать, и кажется, будто все говорят одновременно. Никто не обращает на меня особого внимания, разговоры не прекращаются, никто вообще никак не реагирует, несколько взглядов, и все. Отлично. Сяду у двери. Отсюда удобнее стрелять. Ну… и бежать.
— Чай, печенье? Я только что напекла. — Революционерка Оля подносит мне тарелку, и я не отказываюсь.
Пью чай. Ем печенье. Я спокоен, как человек, в которого уже стреляли. Я вооружен. Молодые антикапиталисты забывают обо мне совершенно, и я прислушиваюсь.
Тут явно разгорается революционный диспут. Точнее, судя по всему, разгорелся он давно и сейчас явно входит в кульминационную стадию. Дискутируют двое: высокий, худой брюнет, с будто бы вырезанным из темного дерева тонким, красивым лицом, и другой — блондин, непонятно какого роста, потому что он сидит, его открытое спокойное лицо в оспинах, глаза чуть навыкате, синие, живые. Брюнет стоит, наклонившись вперед, воинственно оперевшись о стол, второй сидит напротив, откинувшись на спинку стула, немного на сторону и вниз, будто пытается поднять что-то, только что упавшее на пол, не вставая из своего… инвалидного кресла!
— Сережа, ты не понимаешь… — Некрасивый парень в кресле спокоен.
— А я и не понимаю!
— Мир не готов…
— Мир всегда не готов! Невозможно приготовиться к переменам. Все эти предварительные ласки лишь обесценят идею. Люди наслушались разговоров на сто лет вперед, на двести! На тысячу! Нужны меры. Решительные! И сейчас же.
— А тюрьма?
— Пусть!
— Твои предложения? Собираешься запретить государству печатать деньги?
