Это я вам говорю, чтобы вы понимали — Миша мог быть и на моем месте. А мог быть и на месте тех двоих, потому что нравы тех лет в Екатеринбурге — были далеко не вегетарианскими. И раз придя — приходили и второй и третий…
Проблема была ещё и в том, что Гольцман был… несогласным, мы сильно расходились с ним на этом. Он был активным участником событий, позже ставших известными как «белоленточная революция», провальных протестных событий одиннадцатого — двенадцатого годов, возглавляемых тогда ещё совсем молодым Михаилом Бельским. Сейчас об этих событиях все почти позабыли… все это было досадной мелочью на фоне украинского Евромайдана и последовавших за ним событий. Гольцман тогда искренне в это верил… помню, он встречал меня в аэропорту и на заднем стекле его джипа была наклейка «Бельский!»…
С Мишей Гольцманом мы встретились в театре… каком не скажу да и какая разница. Миша — был завзятым меломаном и театралом, во многом это и объясняло его мечту перебраться в Москву, которую он и осуществил — здесь было много театров. Я не стал отвлекать Мишу от спектакля и честно сам досмотрел его до конца — после чего, мы пошли по московской улице в сторону центра, разговаривая на ходу…
Миша выслушал меня, потом по своей обычной привычке, щёлкнул пальцами.
— Попал в колесо, пищи, но беги… — выдал он
— Я серьёзно, вообще то
— Я тоже
Миша отлично умел делать две вещи. Слушать. И выигрывать суды.
— Миш понимаешь, в чем дело? Они не отстанут.
— От тебя?
— Не. От страны. От моей, бля, страны.
Гольцман пожал плечами
— Какая бы она не была, это моя страна. И мне срать на то, что о ней думают другие. Я вот что подумал — если я пошлю их на три всем известные — то они сделают две вещи. Первая — исполнят свои угрозы относительно меня. Им это сделать — как два пальца об асфальт. Второе — найдут кого-то другого. И он согласится. Я намерен завести их в тупик. Обломать им всю игру. Причём сделать это хитро. Так чтобы они потом сами не знали, как выкрутиться…
— Ты уже для себя все решил. Зачем тебе я?
— А вот зачем. Разработай стратегию защиты активов. Подели их на несколько частей, так чтобы трудно было добраться до всех сразу.
— Сделаю.
Я развернул Гольцмана к себе
— Я не прав?
— Отпусти.
— Не прав…
Гольцман сплюнул, мы снова шли рядом по старой, московской улочке, заставленной машинами
— Все неправы — сказал он — мы, они, ты. Все. Знаешь… в девяносто первом — сложился не такой уж плохой мир, если рассудить. Никто не остался особо обиженным.
