Стихоплет выражал свое глубочайшее сочувствие несчастью Писаки. Ведь Писака отдал не что-нибудь там — жизнь свою — в руки эдакой бесстыжей бабе, и мгновенный порыв страсти разрушил ему все будущее. Стихоплет упивался сочувствием и всем встречным и поперечным говорил:
— Это называется «Один просчет — вот корень тысяч скорбей».
Народ не соглашался со словами Чжао:
— Почему это просчет один? Он с ней переспал сто раз, так что как минимум сто раз просчитался.
Чжао терял дар речи, и все, что ему оставалось, — так только сменить слегка формулировку.
— Герою трудно обойти красотку! — говорил Стихоплет.
Народ снова был против:
— Он что, герой, что ли? И она никаким боком не красавица.
Стихоплет Чжао кивал головой, а сам думал про себя, что народец-то ишь какой зоркий — все видит. Писака Лю и страхолюдины обойти не сумел: чего ж он тогда еще понаделать может? Потому он больше уже не сочувствовал этому Лю, а махал руками и говорил с небрежением:
— Этот… да, он вообще ни на что не годен.
Хотя Писака и начал готовиться к свадьбе, но сердцу-то не прикажешь: слюни по прелестям Линь Хун он по-прежнему распускал на метр и каждый вечер перед сном, словно цигун* какой практикуя, принимался усиленно представлять себе разные части ее телес, надеясь, что вот-вот сможет отправиться в свой сон, где они с Линь Хун станут, пусть на время, супругами. Писака сообща со Стихоплетом таскал, конечно, малолетнего Ли кругами по улицам нашей Лючжэни, но, поскольку Ли держал теперь в душе секрет задницы Линь Хун, Писака стал смотреть на него совсем другими глазами. Чтобы придать своим мечтам об утехах с Линь Хун хоть толику правдивости, Писаке всенепременно нужно было знать заветный секрет. С того самого памятного шествия, всякий раз, встречая Бритого Ли, он расплывался в улыбке, словно углядев закадычного друга. Однако он был ужасно недоволен тем, что Ли твердил одно только слово «жопа», и вот однажды, по-отечески потрепав мальца по затылку, сказал:
— От тебя можно еще чего-нибудь дождаться?
— А че ты хочешь, чтоб я сказал? — спросил Ли.
— Ну это самое слово «жопа», оно какое-то абстрактное, скажи-ка поконкретнее… — сказал Писака. А Бритый Ли звонко спросил:
— А че в жопе конкретного-то?
— Ну, ну, не ори, — Писака огляделся по сторонам и, никого не увидев, принялся жестикулировать. — Они бывают большие, бывают маленькие, бывают худые, бывают толстые…
Ли вспомнил, как он углядел в нужнике рядком целых пять и почти в восторге проговорил:
