Сидя на самой верхней ступеньке слегка покосившегося крыльца, Санчо вовсю наяривал медиатором по струнам раздобытого где-то банджо. Рядом с ним расположилась и Клавдия. Романтично склонив голову на плечо своего немолодого уже бойфренда и вдыхая носом приятный запах его одеколона, Розгина с удовольствием предавалась прослушиванию выводимой Мошкиным мелодии в стиле негритянского блюза.
Александр завершил очередное исполнение, перевел дух и едва ли не во весь голос пафосно произнес с интонациями проработавшего в этой области всю свою жизнь конферансье:
— А теперь, уважаемая публика, вашему вниманию предлагается старинная и печальная песня протеста, повествующая о судьбе бедного американского негра, который на свои кровные мог купить «кадиллак», дом на пять спален, но при всем том не мог купить туристическую путевку в Советский Союз из-за своего природного цвета кожи и в результате был вынужден повеситься на суку дерева секвойя!
— Правда, что ли? — Клавдия приподняла свой массивный подбородок и всего на мгновение пересеклась с Мошкиным взглядом. Ее удивление от только что услышанного было вполне искренним и оправданным.
— А то! — задорно вскинулся Санчо.
И он тут же исполнил полную абракадабру, слабо имитирующую английский язык. Надо заметить, что и голос, и музыкальный слух у Мошкина отсутствовали напрочь. В силу этого несложно было представить, как выглядели данные потуги Александра посоперничать с зарубежными исполнителями. Однако Клава слушала его с неподдельным интересом, время от времени заглядывая в сосредоточенное лицо певца.
— Трогательно-то как, господи, — призналась она, когда вопли ошалелых мартовских котов, изрыгаемые устами кавалера, прекратились. — И жалко-то как негра…
Принять в должной мере все причитающиеся ему по праву комплименты Мошкин не успел. Из дверей домика на крыльцо энергично шагнул Федечка. Он оценивающе изучил массивные спины рассевшейся на ступеньках парочки и, не дожидаясь новых музыкальных этюдов, сурово и решительно подал голос:
— Я понимаю, господа. — Его первые же слова заставили Клавдию и Санчо повернуть головы назад. — Сельская идиллия. Соловьиная ночь. Пастух и пастушка… Только соловья баснями не кормят. Или — не только баснями.
Клавдия растерянно уставилась на родного племянника, стараясь понять, что именно тот от нее хочет. Переключиться с трогательной душевной истории страдающего негра на насущные проблемы оказалось не так-то просто. Темнокожий мужчина атлетического телосложения, но с удивительно грустным лицом все еще стоял перед глазами Розгиной и примеривал себе на шею самодельную петлю, благодаря которой рассчитывал свести счеты с несправедливой по отношению к нему судьбой.
