— Ах ты! — Она недолго думая отвесила Мошкину подзатыльник. — Доиграешься ты у меня, Санчо. Ой, доиграешься! Отправлю на ночь спать к твоему любимому депутату. Сразу охота пошутить исчезнет.
— Ну, Клава… — Он попытался миролюбиво обнять ее за талию, но женщина решительно отбросила руки ухажера и поднялась во весь рост. — Ты что, обиделась? Я же не со зла. Клава!
Она отошла к плите, и незадачливый проштрафившийся кавалер покорно двинулся следом за ней, продолжая на ходу бубнить какие-то слова извинений. Выяснение отношений между Санчо и Розгиной в последнее время для всех стало явлением привычным, и, не желая наблюдать еще одну сцену, Лавр встал из-за стола.
— Пойду покурю! — проинформировал он домочадцев и направился к выходу.
Еще накануне переезда Клавдия поставила жесткое условие бывшему законнику: никакого курева в помещении. «Нравится тебе травить свой организм — пожалуйста, — сказала она. — Но трави его на улице. Без причинения вреда окружающим». Федор Павлович был вынужден согласиться. И вот сегодня такой момент настал. Теперь ему, как школьнику, придется выбегать на свежий воздух всякий раз, когда организм затребует порцию никотина.
Лавриков вышел на крыльцо. Сумерки уже полностью окутали окрестности, и здесь, за городом, вдали от цивилизации, они казались еще гуще. Новоиспеченный депутат спустился на тропинку и углубился в сад. В результате недолгих поисков он облюбовал себе симпатичную беседочку, расположенную под раскидистой листвой яблони. Ветки плодового дерева свисали настолько низко, что, находясь внутри беседки, можно было быть уверенным на сто процентов в собственном уединении. Узреть находящегося здесь человека невозможно было ни с садовой тропинки, ни с общей дороги за территорией дачи. Лавр сел на скамеечку и закурил. Прохладный летний вечер пьянил похлеще любого шампанского. Пуская к куполообразному потолку беседки кольца дыма, Лавр призадумался.
С сегодняшнего дня он вступал на новый жизненный путь. Незнакомый ему путь, не изведанный прежде. Но страха перед будущим не было. Федор Павлович уже вообще давно забыл, что такое страх. Он был уверен в том, что политика по сравнению с пережитым в прошлом всего лишь семечки. Главное заключалось в том, что он, Лавр, должен был остаться верен самому себе. Вот это первостепенно. А с остальными трудностями и проблемами разберемся по ходу движения.
— Лавруша! — донесся голос Мошкина откуда-то из-за листвы и безжалостно прервал плавное течение мыслей Федора Павловича. — Лавр, ты где?
