— Я просчитаю, что выгодней и вернее. Живой вариант или неживой, — начала было Ангелина, но оказалась в очередной раз прервана собеседником.
— Не считайте, хватит уже. Я сам прикину другой вариант. Женитьба на ней… Почему нет? Или — на нем, на и. о. президента.
— Какая женитьба? — недовольно откликнулась Ангелина. — Кому на ком?
— Моя женитьба. На Оленьке. У нас — давняя взаимная симпатия и общие гастрономические интересы.
Семирядин не на шутку раздухарился. Наверняка в этот момент он уже видел себя в черном свадебном костюме жениха, а лежащую в коме Кирсанову в роскошном белом платье невесты. Все это Виннер без труда прочла по его залоснившемуся от счастья лицу.
— Некрофилия какая-то, — презрительно заявила она.
— Нет-нет, погодите! — загорелся идеей Андрей. От радости, вызванной единственно правильным решением, он даже еще раз приложился губами к стеклянной емкости с коньяком и, вместо закуски, затянулся дымящейся ароматной сигаретой. — Иногда — надо. И мальчик нужен. Квартира Володи, наконец. Вдруг вся юридическая дребедень — там? В тумбочке лежит и дожидается… Вовик, конечно, умница — на зависть. Всегда таким был. Но его посмертная система обороны — так себе. Кто устоит против вашей с клиентами бульдозерной силы? Я не устоял, в говно превратился, — честно и откровенно признался Семирядин. — Остались ребенок и неподвижная женщина. Всего-то.
Ангелина с интересом взирала на захмелевшего от двух добрых глотков подельника. Вполне возможно, что только что высказанный им вариант — полная чушь. Но с другой стороны, все это было настолько абсурдно, что могло и сработать.
Женщина закурила и выпустила в потолок длинную струю дыма.
Состояние Ольги Кирсановой по-прежнему было стабильным, без каких-либо изменений. Врачи тоже не могли сказать ничего более определенного. Оля так и лежала на высоко поднятой кровати под капельницей, вот только многочисленные наклейки пластыря у нее на лбу, щеках и подбородке были убраны. Вместо них теперь виднелись небольшие заживающие ссадины. Змейки проводов соединяли тело с датчиками современной аппаратуры. Как и на момент прихода в эту палату Ангелины Виннер, тишину помещения нарушали жужжание, пощелкивание и редкие электронные писки.
Елизавета Михайловна, воспользовавшись раздобытым для нее Мошкиным разрешением, стояла возле кровати больной, отодвинув в сторону пластиковую занавеску. Женщина была в стерильном белом халате и медицинской маске. Она негромко разговаривала с находящейся в бессознательном состоянии Кирсановой, и голос Голощаповой при этом был неторопливым и почти спокойным. Она была на девяносто процентов уверена, что неподвижная Ольга, даже будучи в коме, слышит каждое произносимое ею слово.
