– Добрый вечер, Матвей Матвеич!.. Как себя чувствуете, рана сильно беспокоит?
– Здравствуйте, Денис Анатольевич… – Синельников даже чуть поворачивается, чтобы лучше меня видеть. – Спасибо, дед Мартьян какие-то травки заварил, Анечка мне их пить дает, и боль проходит. Только слабость большая.
Краем сознания отмечаю, что недавно слышал неуставное обращение «Матюша», а теперь вот и «Анечка» появилась. Может, еще и в этом причина ее желания остаться? Ну, удачи им…
– Ничего, поправитесь. Старик обещал вас через две недели на ноги поставить, а я ему верю.
– Я – тоже… Но позвал вас с другой целью… Дело в том… Вы завтра, как я слышал, уходите, а я остаюсь…
– Но, Матвей, сами же прекрасно понимаете, мы донести-то вас сможем, но вот лечение обеспечить – никак… – Трудно оправдываться, подсознательно возникает ощущение свершающегося предательства, мол, обещал и не сделал. Хотя и сам, судя по виду, Синельников, прекрасно понимает, что другого выхода нет.
– Не извиняйтесь, Денис… Можно я буду так вас называть?.. Наоборот, это я хотел извиниться, что стал обузой для всех. Прекрасно понимаю, что другого варианта нет… И еще… Можете думать что хотите, я же не считаю, что совершил бесчестный поступок… Помните, в крепости я упоминал, что интенданты жгут казенные деньги, точнее, делают вид, что жгут… В общем, под лавкой лежит мой мешок, в нем – два свертка… В каждом – по семнадцать тысяч рублей… – Прапор аж приподнимается на лавке, сверля меня глазами. – Я сразу решил, что как выйдем к своим, отдам вам половину… Это – не плата за доставку, упаси бог, я даже не думал так!.. Это… Ну, как сухарь последний пополам поделить… Еще ж Бонапарт говорил: чтобы выиграть войну, нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги… Отряд у вас особый, потребности большие, а у наших снабженцев снега зимой не выпросишь, я уж на этой «кухне» покрутился, сам таким был. Да и батюшка как-то сказывал, что предок наш в час Смуты, подобно Минину, нажитую кубышку для победы русского оружия отдал… Официально эти деньги сожжены, а вам они могут здорово пригодиться. Возьмите их, пожалуйста! Я очень вас прошу!.. И поймите меня правильно, не обижайтесь…
Достаю из-под лавки вещмешок, развязываю горловину, там под всякой мелочевкой действительно лежат два бумажных свертка-кирпичика. Беру один из них, Синельников кивает, мол, разверни, посмотри. Внутри пакета из вощеной бумаги лежат две пачки двадцатипятирублевок с портретом Александра-Миротворца, пачка розово-кремовых сотенок-катеринок и четыре сложенные пополам голубоватые ассигнации в пятьсот рублей с портретом Петра Алексеевича. Да, по нынешним временам – нехилая сумма, даже несмотря на военную инфляцию. «Жалованье» за десять лет службы… В комнате висит неловкое молчание. Ну, что ж, «взятка» дана… И принята. Беру деньги не для себя, а – на дело.
