Прежде чем арвины оставили лагерь у тропы Хендерсона, мы передали им тридцать шесть тысяч мин «Попрыгунья Бетти». Когда они вернулись, то не обнаружили на месте тридцать шесть тысяч 60-миллиметровых мин «Попрыгунья Бетти». Вьетконговцы просто пришли и их забрали, а нам пришлось обнаруживать их в поле одну за другой. Ну, как обнаруживать? ― Бум!
После Донгха нас нарастили до штатной численности. Где-то за месяц мы получили сотню новёхоньких ребят. И мы стали их обучать по ускоренной полевой методике, как, чёрт возьми, не натыкаться на мины «Попрыгунья Бетти». Кровь рекой лилась. Многие подрывались.
Это были мины нажимного действия. Чтобы поставить такую, надо было просто ее прикопать и выдернуть чеку. Было шестнадцать способов её установки. Наступаешь на неё, и она обычно вылетает вверх до пояса А это 60-миллиметровая миномётная мина, «низовая» её называли, у неё сверхбыстрый запал, и осколки разлетаются вкруговую по горизонтали. «Попрыгунья Бетти»… Придумана так, чтоб тебя на уровне паха напополам разрезало. Давит на психику. Любой может попасться. Они и на деревьях были, повсюду. Для вьетконговцев это просто праздник был, они вроде как рождественские ёлки украшали. Ну да, халявы подвалило. В кои то веки они могли не экономить ― обычно ведь такие штуки им приходилось таскать с Севера по одной за раз. Они их ставили повсюду, рассыпали как снежинки. От их рук погибало больше буйволов, чем от чего-то ещё. Крестьяне тоже на них подрывались. Вьетнамского я совсем не знаю, но знаю, что они думали по этому поводу ― перепуганы были до усрачки. Ну, и я чувствовал себя совершенно так же.
У нас был один парень, так тот получил по полной программе в обе половинки пониже спины. И вот лежит он, а мы его перевязываем. Санитар вколол ему морфия, и мы ждём вертолёта. А тот всё шуточки отпускает по поводу своего ранения ценою в миллион долларов, и шутит всё о том, как уже завтра поутру начнёт за медсёстрами ухаживать. Загрузили его в вертолёт, и тут он впал в шоковое состояние, и умер по пути на корабль-госпиталь.
Я продолжал служить в роте, но стал ещё и писарем в дополнение к тому, что был радистом. От патрулей меня освободили, потому что боялись, что я снова с катушек сорвусь. Кстати говоря, психиатры меня не лечили ― по своей воле отказался. Доктор спрашивает: «Как себя чувствуете?» «Нормально», — говорю. А он: «Ну ладно, всё». И всё?
Это как у меня три ранения, а «Пурпурного сердца» ни одного. Считалось что «Пурпурное сердце» ― для слабаков, никто не хотел получать «Пурпурные сердца». Ранения у меня по большей части осколочные ― куски моей собственной рации. Дважды с меня пулями сносило рацию, а один раз камнем попало. Наступательная граната разорвалась, и камень поразил меня в голень. А за то, что камнем попало, «Пурпурное сердце» не получишь ― разве что ты в звании майора или выше, или служишь в полковом штабе. Вот только как раз в те времена мы выяснили, что с тремя «Пурпурными сердцами» отправляют домой. И тогда-то все стали относиться к «Пурпурным сердцам» иначе…
