- Смотри-ка, Франта, - сказал он в тот раз Ягошу, намекая на завернутую в тряпку картину. - Еще один любитель живописи.
Странное дело, а я-то был уверен, что вид у меня вполне замаскированный и малоприметный. Картина была паролем, условным знаком, по которому Ягош определял своего человека.
Махалек оказался легким в общении человеком. К моей жене он сразу же обратился запросто, назвав ее тетушкой, и не изменил этой привычке до последних дней. Что-то в его поведении подкупало людей, и они многое прощали Махалеку.
На следующий день Ягош сказал, что они организуют охоту на лис. Охота была прикрытием, своего рода ширмой, пользуясь которой Франта Махалек и другие, скрывавшиеся у Ягоша люди намеревались незаметно переправиться через словацкую границу. Меня не пригласили, и Махалек здорово меня удивил, когда шепнул, предлагая идти с ними одному, как он выразился, вместе "дать стрекоча". Кажется, я был настолько ошарашен нелепостью его приглашения, что он потупился и больше к этому не возвращался.
Рано утром Махалек и Ягош стали наперебой уговаривать меня принять участие в "охоте".
- Самый подходящий момент для перехода!.. - твердили они в один голос.
- А как же моя семья? - спрашивал я.
- Семья подождет, пока не улучшится погода, - отвечали они.
- А пока что я буду делать? - допытывался я.
- Сидеть в Мияве и ждать, пока твои сами туда не переберутся...
- А если что-нибудь с ними случится?
Они промолчали.
В этом разговоре было что-то странное, была какая-то недоговоренность. Эти люди обещали помочь мне перейти границу, и единственное, что от них требовалось, - выполнить свое обещание. Когда я рассказал обо всем Франтишке, она испуганно прижалась ко мне и почему-то заговорила шепотом:
- Не верь им, пожалуйста, не верь!.. Мы должны идти только вместе. Она была в отчаянии.
- Знаете, друзья, - сказал я чуть позже Ягошу и Махалеку, - из нашей затеи, наверное, ничего не выйдет. Впрочем, попробуйте сами поговорить с Франтишкой.
Кажется, они все поняли и больше меня не уговаривали.
И снова страх. Боязнь не выбраться отсюда с семьей, боязнь, что нас что-нибудь разлучит. Так безрадостно и уныло прошел день. Потом мы услышали смех: веселые и раскрасневшиеся от мороза Милан и Фред вернулись с катания на санках. Как приятно было слышать этот детский смех!
Вечером, лежа в огромной двуспальной постели, которую нам любезно уступили Ягошовы, мы с Франтишкой почти не разговаривали. Мы молча смотрели в темноту ночи, мысленно возвращаясь к одному и тому же вопросу.
