— Батюшки, не может того быть! — Степан отступил на шаг назад, в изумлении отворил рот.
— Чего не может быть? — Сергей нахмурился.
— Не гневайтесь, заступник, благодетель наш… да не в этом ли доме Вы проживать изволите?
— Изволю… проживать, — Нарышкин решительно не понимал происходящего. — К чему эти расспросы?
— Да ведь выходит это мы Вас, почитай, с полудня дожидаемся. А Вы — вот он каков! Сами нас нашли-с, — Степан захихикал, морщась от боли и трогая рукой подбитую скулу.
— Зачем дожидаетесь? — недоумевал Нарышкин, чувствуя, что мучительно трезвеет.
— Дельце у нас к Вам, Сергей Валерианович, голубчик! Вы уж не откажите выслушать. Дело-то оно выгодное к обоюдному согласию, — понизив голос и оглядываясь по сторонам, быстро заговорил Степан.
— Вы уж будьте ласковы, мы ведь с Катей ради таво дела и в столицу приехали. Вас вот, почитай, третий день разыскиваем.
— Ладно, пойдемте ко мне… — поколебавшись и окинув взглядом темную Мещанскую, согласился Сергей. — Там решим, как с вами быть. Только бы вдова не увидала… — и он пустил в ход довольно замысловатое ругательство, похоже, только что подобранное им на бранном поле в качестве трофея.
— Благодетель Вы наш, Сергей Валерианович, да ведь мы же Вам стеснению учиним.
— Ничего, только тихо ступайте.
Подошли к дому. Нарышкин заглянул в дворницкую, переговорил с Терентием, взял у него соломенный тюфяк и одеяла.
Дядька покосился на новых постояльцев, но ничего не сказал, открыл черный ход и проводил нежданных гостей до квартиры Нарышкина.
— Т-сс! — сказал Сергей, обращаясь, похоже, к самому себе, потому что никто кроме него и не думал шуметь.
Нарышкин долго, сопя, извлекал из кармана ключ, пока наконец не уронил его со звоном, разнесшимся по всему коридору. Он сел на корточки и принялся шарить руками по полу.
— Т-сс! Терентий, посвети-ка сюда. И тихо мне, а не то эта старая змея — Аглая Тихоновна проснется…
Его опасения были не напрасными. Потому что через секунду громоздкая фигура вдовы Завынкиной перекрыла собой коридор.
— Это что здесь такое?! — грозно возгласила вдова, выступая из тени. — Что Вы, сударь, себе позволяете?
Нарышкин поднялся с колен, приняв от Терентия свечу. Поднял ее повыше и стал вполне доброжелательно разглядывать надвинувшуюся на него купчиху.
— Не спится, Аглая Тихоновна? — мягко спросил он. — Опять кошмары мучают?
— Да, мучают! — взревела вдова. — Вы, сударь, и есть мой главный кошмар. Мучитель! Душегубец! Шильник окаянный! За квартиру третий месяц не уплачено! Я все терпела, а он, бесстыжая душа, еще и канпанию вздумал сюда водить. Притон кабацкий мне устроил!
