Иной раз Эва удивляется — до чего же ее когда-то тянуло из дома, а теперь она только бы и сидела в баньке среди своих. Даже и детям Эвы передалась эта ее привязанность. Когда Эва, взяв корзинку с яйцами, собирается в дорогу, Вийда и Наан хватают ее за подол юбки и начинают клянчить, мол, возьми нас с собой. Им нравится резвиться с явиными детьми. Старый Матис тоже, бывало, придет с поля на обед веселый, забудет про еду и начинает таскать всех ребятишек по очереди на закорках. Кружит по двору, фыркает, как лошадь, никакая усталость его не берет, как и Иоханнеса. Дети визжат и хохочут до упаду.
Иоханнесу не по душе, что Эва с детьми ходит в баньку. Эва не понимает: почему? Ведь Иоханнес уважает Яву, даже о распутном Несторе никогда плохого слова не сказал. Летом всегда зовет Матиса поработать у него поденно и не нахвалится — дескать, этот человек в любой работе помощник что надо.
Человек должен корнями прирасти к своему дому, заметил однажды Иоханнес.
Иногда Эве кажется, что Иоханнес чересчур уж возвеличивает хутор Виллаку, словно это оплот древних эстов. Что ж, доля истины в этом есть, в какой-то мере Иоханнес прав, более двухсот лет эта земля находилась в руках одной семьи. Более двухсот лет хозяйки Виллаку рожали крепких сыновей, которые, несмотря ни на что, были в состоянии держать хутор в своих руках. Другие семьи без конца кочевали с места на место, постоянно что-нибудь да мешало им сохранить родовую преемственность — то болезнь, то смерть, то рождались слабые сыновья: вот и приходилось все время страшиться Юрьева дня. Помещик — ему что, он гнал слабых и отдавал хутор в руки людей более жизнеспособных. Может быть, Иоханнес потому и хочет поскорее выкупить Виллаку, что не верит в своего сына, не видит в нем той силы, что сумела бы без опоры на имущество противостоять житейским бурям. По мнению Эвы, считать своего кровного сына таким немощным было немного несправедливо. Парень еще маленький, вырастет — окрепнет. Эва всегда накладывает Наану мясо пожирнее и велит пить парное молоко. А Вийде лучше и не предлагать жирной пищи, девочка без конца воротит нос: ей подавай одно варенье. Что касается Эвы, то она давала бы дочери столько сладкого, сколько та хочет, пусть бы вволю наелась, но Иоханнес встает на дыбы, когда видит такое баловство. Муж режет хлеб на толстые ломти, кладет их перед детьми и велит есть. Дети его боятся, Вийда ест, глаза от напряжения выпучены, смотреть неприятно. Съев, прячется за шкаф и всхлипывает там, Наан норовит хитростью отбояриться от еды, старается улучить подходящий момент, чтобы вылить молоко в миску — кошке или собаке. Эва рассказывала детям про год наводнения, когда она с братом и сестрой стояла на дожде и ждала Мирт. Умная корова, словно судно, шла по воде к дому, неся в своем вымени голодной семье кружку молока. У Эвы на глазах наворачивались слезы, когда она вспоминала это трудное время. Порой молока бывало так мало, что удавалось лишь разок обмакнуть в него кусочек мякинного хлеба — и как только у них душа в теле держалась?
