Ява с ужасом подумала, что дети унаследовали злобу от нее, от своей матери. Почему она не смогла сдержаться, когда в то лето наводнения случайно вошла в комнату и увидела в сумерках Якоба, откусывающего от каравая большие куски? Почему позволила порыву гнева возыметь власть над собой? Ярость, как душный мешок, накрыла ее с головой. Яве пришлось пустить в ход руки, чтобы освободиться от удушья. Спешка простительна только при пожаре, когда нельзя просто так стоять, слушать тиканье часов и рассуждать с самим собой. Куда в тот поворотный момент жизни исчезла ее выдержка? Почему она не нашла в себе терпения подождать, покуда прояснится голова и остынет гнев?
Разве Якоб был виноват, что не мог противостоять голоду?
Людям прощались и большие преступления.
Слова Нестора больно вонзились в душу Явы, слезы залили лицо. Испуганный Нестор сделал попытку отойти, он растерянно озирался вокруг, словно хотел крикнуть на помощь кого-либо из свадебных гостей. Ява ухватила сына за шею и не давала ему ступить ни шагу. В этот миг она хотела навсегда освободиться от своей муки. Уткнувшись лицом в грудь Нестора, она бормотала какие-то бессвязные слова, словно под рубахой у парня находился некто, имеющий право щадить или миловать.
Свадьба Эвы не принесла Яве большой радости. Гости горланили песни, плясали. Она же сидела и думала. Люди подходили утешить ее — они полагали, что матери жалко расставаться с дочерью. А Ява все время ломала голову над одним и тем же вопросом: должна ли она считать себя грешницей еще и потому, что народила столько детей от Матиса?
И все же Ява не относилась к числу тех, кого навсегда покинул бог. Какая-то необъяснимая сила обуздала Яву в тот момент, когда она повисла на шее у Нестора, Кто-то невидимый удержал ее, иначе бы Ява поддалась своей слабости. Одно неодолимое желание заставило ее задрожать: еще миг, и все услышали бы, как Ява унижается и вымаливает прощение у своих детей, и тогда все бы поняли, что Ява публично принимает на себя вину в смерти Якоба. Но некая странная сила, подобно ангелу-хранителю, наложила печать на уста Явы. Бессвязное бормотание растворилось за пазухой Нестора, и никто — ни свой, ни чужой — ничего не понял.
В конце концов, Ява ведь и сама не знала — ее ли удары были причиной тому, что для Якоба так рано пробил погребальный колокол.
Яву до сих пор мучила эта глупая минутная слабость и слезы, которые она лила на шее у Нестора. Она знала, что, когда ее маленькие девочки в платьях из грубой пряжи повзрослеют, они тоже придут требовать у нее отчета. Ява ничуть не удивилась бы, спроси они однажды хором: так, значит, у нас не было права родиться на свет?
